Как может существовать человек столь огромный — гигантская статуя, форма рельефа с человеческими очертаниями? Но то, что он еще и живой, что он обращает на тебя внимание…
Саския у меня в голове задыхается от ужаса. Мой собственный пульс пускается вскачь, но не потому, почему ужасается Саския. Я не меньше, чем она, поражена тем, что гигант — живой и обращает на нас внимание, но, когда он открывает глаза и смотрит на меня, я его узнаю. Я знаю, кто он такой.
И это знание почти лишает меня чувств. У меня слабеют ноги, дрожат колени. Его взгляд притягивает, он тащит меня в огромный и непонятный мир, который лежит по ту сторону зрачка. Но веко медленно опускается, и вот глаз опять закрыт.
Я с облегчением вздыхаю. Мне все еще хочется к чему-нибудь прислониться.
«Что это, Кристиана?» — спрашивает Саския.
«Что-то тут не так», — отвечаю я.
«Это серьезно… Он такой огромный. И когда глаз открылся, мне показалось… не могу этого объяснить, но было такое чувство, как будто нас вот-вот вытащат вон из твоего тела. Никогда не видела ничего более огромного и древнего».
«Это не дух Вордвуда».
«Ты о чем?»
Я поворачиваюсь к библиотекарю.
— Это довольно старый дух, — говорю я.
Он кивает:
— И очень могущественный.
Да-а! Шутки в сторону.
— Он всегда был такой? — спрашиваю я.
— О нет, — отвечает Либрариус. — Как я вам уже говорил, до появления вируса он был невидимым. Он просто был везде.
— А когда появился вирус?
— Сначала появилась эта вода, которая съела несколько акров библиотеки. А потом он показался из воды и очень долго добирался до берега. Когда он наконец достиг его, это было что-то вроде небольшого землетрясения. Я боялся, что ближайшие шкафы вот-вот рухнут.
Я снова смотрю на поверженного гиганта.
«Что здесь происходит? — не отстает Саския. — И что ты имела в виду, сказав, что это не дух Вордвуда?»
«Это Левиафан», — отвечаю я ей.
Как бы мне хотелось, чтобы здесь оказался кто-нибудь из Пограничных Миров, чтобы помочь мне выпутаться! Мамбо или Макси Роуз. А еще лучше — кто-нибудь из тех, кто собирался на вечеринки в Хинтерленде, в черных одеждах, пошептаться и посплетничать по углам огромной бальной залы, обсудить темные предметы, о которых другие и не задумались бы, до которых никому, кроме них, дела нет. Именно их повышенного внимания к частностям и мелочам мне сейчас и не хватало.
«Ну хорошо, — говорит Саския. — Я знаю, что такое левиафан, но ты явно употребляешь это слово в контексте, которого я не понимаю. Если только ты не хочешь сказать, что это в буквальном смысле дух кита или какого-нибудь морского чудовища».
«Нет-нет. Настоящий Левиафан гораздо древнее и непостижимее, чем то, что значит это слово».
«Не понимаю тебя».
«Подумай о том, как образовался мир».
«Согласно какой версии?»
«Согласно истинной версии. Той, по которой мир сотворил Ворон».
«Разве кто-нибудь знает истинную версию? То есть я хочу сказать, что каждая культура и религия смотрит на это по-своему».
Я подавляю вздох. Интересно, что думает Либрариус, пока я веду этот разговор внутри головы. Потому что теперь-то я знаю, что он вовсе не безобидный администратор, за которого хочет себя выдать. Но мне не хочется на него смотреть. Пусть думает, что я все еще под гипнозом Левиафана, пока тут беседую с Саскией.
«А кроме того, — говорит Саския, — какое все это имеет отношение к тому, что здесь происходит?»
«Левиафаны предоставили Ворону материал для строительства мира — куски… точно не могу сказать чего. |