Еврей стал задавать вопросы о городе и доме юноши. Тот, снова призвав на помощь воображение, подробно рассказал эмиссару паши, как найти выдуманный им дом. Наконец невольник принес письменный прибор, лист бумаги и перо. Ибрагим продиктовал письмо, которое Джованни должен был написать родителям, поскольку не был женат. Не моргнув глазом юноша написал все, что требовалось. Он указал сумму выкупа, как просили, и преувеличил тяготы жизни в неволе, чтобы разжалобить вымышленных родственников. Едва он закончил письмо и поставил свою подпись, Исаак взял послание, распрощался и ушел. Ибрагим бросил взгляд на оковы Джованни и заметил, что у того на правой лодыжке гноящаяся рана. Араб позвал слугу и велел принести лекарственной мази. Пока ждали его возвращения, Ибрагим спросил юношу, что тот думает об Аль‑Джезаире.
– Прекрасный город, – ответил Джованни искренне. – В нем, должно быть, очень хорошо жить свободному человеку.
– Вы тоже можете здесь остаться, если захотите, – заметил дворецкий. – Некоторые бывшие рабы предпочитают жизнь в Алжире возвращению домой!
– Я люблю своих близких и свою родину, – сказал Джованни.
– Не сомневаюсь. Просто обмолвился, вдруг вам интересно. Кроме того, придется принять нашу веру, что вы, наверное, тоже не захотите сделать.
Джованни ничего не ответил. Он посмотрел на стены зала и спросил хозяина, что за письмена их украшают.
– Это три арабские буквы: «алиф», «лам» и «ха», которыми пишут имя Бога. Собственно, одна из самых важных строк Корана – «Ля илляхаилль Аллах», которая означает «Нет Бога, кроме Аллаха», – состоит только из этих букв. Как видите, ислам, в отличие от христианства, избегает идолопоклонничества, запретив изображать не только Бога и его пророка, но и человека вообще. Божественность для нас символизируется только определенными буквами или стихами Корана, написанными на книгах, стенах или других предметах.
– Весьма разумно, – признал Джованни, памятуя о том, что сам неосознанно придавал лику Пресвятой Девы черты Елены.
Неожиданно он вспомнил, как в самый первый вечер их знакомства Жорж, рассказывая ему и Эмануилу в таверне о Барбароссе, упомянул, что великий пират весьма охоч до женщин. Джованни захотелось кое‑что узнать.
– Раз уж мне повезло беседовать с достойнейшим из слуг паши, – начал он, – могу ли я задать один вопрос о Барбароссе и султане Сулеймане?
– Конечно.
– Вы когда‑нибудь слышали о набеге на итальянский город Фонди в тысяча пятьсот тридцать четвертом году, совершенном для того, чтобы захватить в плен прекрасную Джулию Гонзага? – спросил Джованни, который никак не мог забыть паническое бегство красавицы герцогини.
Услышав имя женщины, Ибрагим насторожился.
– Ее друг, философ Хуан Вальдес, позже рассказал мне эту удивительную историю, – продолжал Джованни. – Правда, что Барбаросса хотел похитить Джулию для Сулеймана, который услышал о ее несравненной красоте?
Несколько мгновений Ибрагим невозмутимо смотрел в глаза Джованни.
– На самом деле все было не совсем так, – произнес он неторопливо. – Вам доводилось слышать о Роксолане, любимой наложнице султана, или о великом визире Ибрагиме?
– Нет.
– Тогда, если вы любите рассказы о придворных интригах, не разочаруетесь.
Ибрагим замолчал, ожидая, пока невольник смажет рану на лодыжке Джованни целебным снадобьем. Затем предложил итальянцу прогуляться по саду, раз уж стоит такая чудесная мягкая погода.
– История, которую я расскажу, сейчас знают все и в Константинополе, и здесь. Но в свое время это была одна из самых невероятных интриг, которые когда‑либо случались при дворе султана. |