– Но вы не подумайте. У нас хирурги есть такие, что и в Америке не помогут, а наши справятся. Вы бы видели, какое ранение недавно оперировали, я ассистировала доктору Головко. Весь затылок, – она повернулась спиной и показала на своем симпатичном девичьем затылке, какая страшная была рана, – весь был разворочен огнестрельным ранением. А доктор Головко стал оперировать все равно, потому что сердце еще билось.

Джон с показным удивлением качал головой, любуясь девушкой. Она краснела, догадываясь об этом, и продолжала с еще большим воодушевлением:

– Никто не верил, что Кудимов выживет, а он выжил. Да! Может быть, уже скоро в себя придет. За ним день и ночь смотрят, и охранник в палате.

– Зачем? – удивился Джон Зелински.

– Ну понимаете, в него же стреляли. Бандиты убить хотели. А если они узнают, что он жив, то могут прийти и добить.

– Что ж вы мне выдаете тайну?

– Вам можно. Вы же англичанин и с нашими бандитами лаваш есть не сядете.

– Давайте посмотрим на этого больного, вдруг ему станет лучше. Откроет глаза, а перед ним девушка.

Логики в этих словах не было ни малейшей, но девушку интересовал высокий и красивый англичанин с белоснежными, как на плакате, зубами, поэтому Джон мог говорить все, что взбредет на ум.

– Нет, охранник не пустит. К нему только доктора пускают и медсестру, и министр приезжал смотреть.

– Тогда давайте хоть в окно на него взглянем.

– Ну, давайте.

Девушка повела его к дальнему концу крыла и показала на окно.

– Вот это должно быть. Подсадите меня, я загляну.

Джон с удовольствием обхватил ее бока и поднял вверх. Девушка запищала, но вырваться слишком не торопилась.

– Да, – сказала она. – Больной там.

* * *

Ночью Джон убедился, что больной Мирзо Кудимов лежит под капельницей, освещенный настольной лампой. На второй кровати прилег охранник в форме.

Джон Зелински вынул из кармана небольшой прямоугольник из пластмассы с проводком и прикрепил его с краю на стекло. Проводок шел к миниатюрному передатчику, который совершенно скрылся в щели под подоконником. Джон вынул из кармана баллончик с краской, которую примерно подобрал по цвету к охре, покрывавшей раму больничного окна, и прыснул в угол, где был резонатор, что совершенно скрыло и его, и тонкий проводок.

Джон вернулся в автомобиль и включил приемник: в салоне машины отчетливо раздалось храпение охранника, тихое затрудненное дыхание раненого и даже звук капель в сосуде на подставке.

Зелински не был посвящен в большие шпионские тайны, но, безусловно, знал про убийство двух замминистров и офицера Мирзо Кудимова. Резидент потерял покой и сон из‑за этих происшествий и гонял Зелински, как мальчишку.

На третий день Зелински все‑таки дождался своего часа: Мирзо начал бредить, а потом заговорил.

Министр внутренних дел примчался, не дождавшись утра, и немедленно выгнал всех из палаты.

– Мирзо, – ласково позвал он.

В машине Джона Зелински начала мотаться лента магнитофона.

– Мирзо, ты слышишь, что я говорю?

– Да, – послышался слабый голос.

– Ты узнаешь меня?

– Да, господин министр.

– Вот и хорошо. Тебе стало лучше, ты пришел в себя. Теперь я хочу совсем немного поговорить с тобой, чтобы не утомить.

Молчание.

– Ты знаешь, кто в тебя стрелял?

– Я выживу? – спросил больной. Министр понял, что с больным надо говорить немного серьезней, это все‑таки не ребенок.

– Не знаю, но, по‑моему, ты уже выжил.

– Меня добьют.

– Кто?

– Они обязательно добьют меня.