В голосе Шампла сквозила сомнение.

– И все же никак не могу поверить в то, что вы сказали... Неужели они оба умерли? Но отчего?..

Ньеман ответил вопросом на вопрос:

– Так что же вы сказали Жуано?

Врач пожал плечами, взбалтывая кофе в кружке.

– Он расспрашивал о болезнях, которые мы здесь лечим. Я объяснил ему, что чаще всего мы имеем дело с наследственными заболеваниями и что большинство наших пациентов родом из Гернона.

– Он задавал более конкретные вопросы?

– Да. Он хотел знать происхождение таких болезней. И я вкратце изложил ему теорию рецессивных генов.

– Я вас слушаю.

Директор вздохнул и начал, впрочем, без всякого раздражения:

– Это очень просто. Некоторые гены являются носителями определенных болезней. Это так называемые дефективные гены, врожденные изъяны системы, которые есть у всех нас, но которых, к счастью, недостаточно, чтобы вызвать болезнь. Однако если оба родителя являются носителями одного и того же дефективного гена, болезнь может с большой вероятностью проявиться у их детей. Вот почему считается, что кровное родство супругов ухудшает состав крови их потомства...

Шернесе говорил то же самое. Ньеман спросил:

– Значит, наследственные болезни в Герноне связаны с браками между родственниками?

– Вне всякого сомнения. Из этого города к нам поступает множество детей, которые лечатся здесь в стационаре или амбулаторно. Особенно часто мы имеем дело с детьми из семей преподавателей или научных сотрудников тамошнего университета, которые составляют элиту Гернона и, следовательно, живут крайне обособленно от других.

– Пожалуйста, поподробнее, если можно.

Шампла скрестил руки на груди и вдохновенно продолжил свою речь:

– В Гернонском университете существует одна давняя традиция. Это учебное заведение основано, если не ошибаюсь, еще в восемнадцатом веке, совместно французами и швейцарцами. В старину университет размещался в зданиях госпиталя... Короче говоря, в течение вот уже трех столетий профессора, преподаватели и научные сотрудники кампуса живут обособленно и заключают браки только в своей среде. Их потомство отличается высочайшими интеллектуальными способностями, но к настоящему моменту значительно ослаблено, истощено генетически. Гернон, как и все города, затерянные среди гор, и без того отгорожен от внешнего мира. А университет вдобавок создал свой замкнутый мирок внутри изолированного города, вы понимаете? Настоящий микрокосм.

– И этой обособленности достаточно, чтобы спровоцировать такой взрыв генетических заболеваний?

– Думаю, да.

Ньеман пока не понимал, каким образом эта информация укладывается в его расследование.

– Что еще вы сообщили Жуано?

Шампла искоса взглянул на комиссара и произнес все тем же торжественным тоном:

– Я рассказал ему об одном интересном и очень странном факте. В последнем поколении этих семей с истощенной кровью начали рождаться совершенно другие дети. Дети, обладающие не только блестящим интеллектом, но и совершенно необъяснимой физической мощью. Большинство из них побеждают во всех спортивных соревнованиях и легко, словно играючи, достигают во всем самых выдающихся успехов.

Ньеману вспомнились фотографии в приемной ректора: юные улыбающиеся чемпионы, завоевавшие все кубки, все медали. А еще он припомнил снимки Олимпийских игр в Берлине и толстенную диссертацию Кайлуа, пронизанную ностальгией по духу Олимпии. Возможно ли, чтобы эти элементы отражали какую‑то специфическую истину?!

И он задал намеренно наивный вопрос:

– Но ведь все эти дети скорее должны были бы рождаться больными, не так ли?

– Ну, это не столь уж обязательно, однако, логически рассуждая, они должны были отличаться ослабленной конституцией и наследственными изъянами здоровья.