Обернись он через плечо, он мог без труда рассмотреть юное веснушчатое лицо Эмили, вспотевшее и покрасневшее от духоты, и её нервный взгляд, буравящий его из-под рыжих, как и волосы, бровей. Невысокая и худенькая, пусть и в неплохой физической форме, она выглядела чужеродно в нынешнем облачении: пыльных берцах, штанах пустынной камуфляжной расцветки, разгрузочном жилете со множеством карманов поверх майки, в бронированной каске, с рюкзаком за плечами и штурмовой винтовкой с коллиматорным прицелом в руках.

Роулингз продолжила причитать:

— Долго ещё мы собираемся переться вглубь этой дыры?! Пока нас не завалит песком с головой?! Мы же даже не знаем, куда идём! У нас вообще есть хотя бы какой-то план?!

«Не стоило брать её с собой» — отметил про себя Сай. Эми было всего 22. Она родилась естественным путём в непримечательной семье среднего достатка, живущей на окраинах Дублина. В ряды ирландской ячейки «The Same» она угодила в нежном подростковом возрасте, когда бунтарская душа рвётся протестовать и бороться против чего угодно: будь то загрязнение окружающей среды, страдания бездомных животных, угнетение клонов или дурацкие правила, установленные учителями и родителями.

Таких, как она, называли «сочувствующими». Консервативное крыло «The Same» считало, что «сочувствующих» не стоит принимать в ряды организации, если только они не являются членами семей клонов. Ведь для них эта борьба никогда не будет по-настоящему своей. «Лучше собрать сто человек, которые понимают, за что борются, чем десять тысяч, которые разбегутся, как только припечёт, или разойдутся от скуки» — всегда говорили суровые ортодоксы, каждый из которых сполна испытал нелёгкую судьбу клонов на собственной шкуре.

Консерваторы стояли у истоков этой борьбы. Но ныне они были в меньшинстве. Новое руководство организации стремилось как можно шире распространить идею о гражданских правах клонов, при этом сохраняя легитимность в глазах широкой общественности, доступ к респектабельным информационным каналам, право брать слово на престижных публичных мероприятиях. В состав организации, не исключая и руководящие посты, охотно принимали «сочувствующих», а на радикальные действия, способные навредить репутации «The Same», был наложен строгий запрет. Собственно, последнее и стало точкой, после которой пути Сая и его бывших товарищей окончательно разошлись.

Консерваторы во многом были правы. Большая часть «сочувствующих» оставались активными членами организации недолго, либо ограничивались лишь небольшим вкладом в её деятельность. Эми, однако, была среди редких исключений. Она очень хорошо проявила себя на целом ряде несанкционированных властями акций протеста, не испугавшись ни умиротворяющих газов и излучателей, ни водомётов и светошумовых гранат, ни ночёвки в кутузке с последующими разбирательствами, штрафами и исправительными работами. Нонконформистка и мятежница по характеру, она закономерно попала в число тех, кто начал роптать из-за слишком нерешительной политики руководства, и выразила готовность к более радикальным действиям. Сай взял её в свою группу из-за сильного кадрового голода. Теперь он сомневался, что это была хорошая идея.

Она была ещё слишком молода, слишком неопытна, а её мотивация была недостаточно сильной. Она держалась бодрячком, пока надо было ходить на демонстрации, выкрикивать лозунги, в редких случаях отхватывать по заднице электрошокером либо получать безболезненный временно парализующий заряд. Но столкнувшись с настоящими проблемами, когда вокруг свистят пули и гремят взрывы, а рядом умирают люди — сразу расклеилась.

— Чего ты молчишь, Сай, чёрт бы тебя побрал?! — сорвавшись и топнув ногой, требовательно спросила Эми.