Если бы ложные друзья пропустили эту реплику мимо ушей, Гамлет, возможно, успокоился бы. Но Гильденстерн решает, что нужно ковать железо, пока горячо, и продолжает гнуть свою линию:

А эти сны и суть честолюбие…

Достаточно было дважды повторить слово «честолюбие», чтобы Гамлет понял, чего добиваются Розенкранц с Гильденстерном и как они попали в Данию. Принц заставляет друзей признаться, что их вызвал король. Ясно одно: второй возможности что-то выведать у Гамлета им не представится.

Но у Розенкранца и Гильденстерна тоже есть новости. В Эльсинор прибыла бродячая труппа актеров, чтобы развлечь двор, и Гамлет тут же загорается. Это характеризует принца как человека эпохи Возрождения, интересующегося всем и вся и способного на все; кроме того, этот сюжетный поворот позволяет Шекспиру «прокомментировать» театральную жизнь своего времени. Гамлет спрашивает:

И власть забрали дети?

Здесь имеются в виду детские труппы (в основном певческие), которые приобрели популярность и успешно конкурировали с взрослыми актерами. Розенкранц отвечает:

Да, принц, забрали; Геркулеса вместе с его ношей.

Чтобы совершить одиннадцатый подвиг — добыть золотые яблоки гесперид, — Геркулес воспользовался помощью титана Атланта, который держал на плечах небо. Геркулес избавил гиганта от его ноши, пока Атлант ходил за яблоками. Позже Атланта стали изображать держащим на плече не небо, а землю, поэтому, вполне естественно, представляли, что Геркулес избавил титана именно от этой ноши.

Реплику Розенкранца можно считать метафорой, показывающей, как легко дети справились со своей задачей.

Кроме того, на вывеске театра «Глобус», ставившего пьесы Шекспира во время написания «Гамлета», был изображен Геркулес с глобусом (именно поэтому театр и назывался «Глобус»), таким образом, фраза Розенкранца может быть завуалированным намеком на то, что даже театр «Глобус» бессилен перед новой модой.

Снова входит Полоний и сообщает, что актеры действительно прибыли. Гамлет, который казался вполне нормальным, когда речь шла о драме, тут же снова начинает играть роль сумасшедшего. Он затевает бессвязный разговор об актерах:

Когда Росций был актером в Риме…

Квинт Росций был самым знаменитым римским комиком в I в. до н. э. У него не гнушался брать уроки красноречия сам Цицерон. Когда в 76 г. до н. э. против Росция затеяли судебный процесс, предъявив иск на огромную сумму, Цицерон защищал его и произнес на суде знаменитую речь. А Сулла, который был римским диктатором с 82 по 79 г. до н. э., даже возвел Росция в ранг, соответствующий приблизительно британскому рыцарю.

Полоний не обращает на Гамлета никакого внимания и взахлеб расхваливает приехавших артистов. По его мнению, они такие разносторонние мастера, что

…у них и Сенека не слишком тяжел, и Плавт не слишком легок.

Сенека писал высокопарные кровавые трагедии. В отличие от него Тит Макций Плавт (III в. до н. э.) считался в Риме мастером грубоватого фарса. Невольно приходит в голову, что здесь Шекспир слегка похвалил за разносторонность самого себя, потому что он писал пьесы как в стиле тяжелого Сенеки («Тит Андроник»), так и в стиле легковесного Плавта («Комедия ошибок»).

Гамлет отвечает ему насмешливо и цитирует строку из баллады, широко известной во времена Шекспира:

О Иеффай, судья израильский, какое у тебя было сокровище!

Здесь речь идет об Иеффае, командующем израильской армией («судье»). Во время битвы с аммонитянами он поклялся принести в жертву того, кто первым встретит его при возвращении домой. Полководец одержал победу, а когда вернулся, навстречу ему вышла дочь. Он сдержал клятву и позволил убить девушку на алтаре (Суд., 30: 40).

Это ужасная история; возможно, именно поэтому она была у всех на устах.