Вместе с тем Элизабет гордилась ими. Сколько людей на планете знают, каково это — держать в руках бьющееся человеческое сердце? Через несколько лет она научится такой же сложнейшей, тонкой работе. Она представила, как моет руки перед операцией, стоит над беспомощным телом со скальпелем в руке. Она сама сделает кровоточащий надрез на коже, раздвинет ребра, проникнет в грудную клетку и возьмется за бьющееся сердце. Что она почувствует, держа в руке человеческую жизнь, словно сам господь бог? Неудивительно, что кардиологам так хорошо платят.

От этих мыслей ее слегка затошнило. Она откинулась назад и оперлась руками о бортик, подставив лицо позднему осеннему солнцу. Тепла от него почти не было, но ей стало немного лучше. Закрыть глаза и расслабиться. Она позволила себе посидеть еще немного, не думая о будущем, — в конце концов, сегодня просто хороший день. Элизабет любила осень, начало школьных занятий, ожидание Рождества. Ей нравилось предчувствие праздника: совсем недавно она даже деда заразила своим энтузиазмом, и после Дня благодарения он разукрасил дом и внутренний двор колоссальным количеством электрогирлянд, к большой досаде собственного сына.

— Эй!

Элизабет открыла глаза и увидела перед собой круглое смуглое лицо Ханны, своей подруги.

— Чего делаешь?

Они с Ханной сидели вместе на биологии на первом курсе. Это она убедила Элизабет поработать хендлером втайне от всех, напирая на то, что там сколько угодно можно возиться с собаками, не заводя свою собственную. Теперь их расписания не совпадали, и они отдалились друг от дружки.

— Только закончила в ЦПИ. А ты как?

— Я вообще-то иду домой. — Ханна поставила перед собой на землю сумку для книг, которая легко могла сойти за экипировку шерпов при восхождении на Эверест. — Чем ты тут занимаешься? Выглядишь, как та штука на морде корабля — ну, знаешь, эти женские статуи — сидишь, задрав голову кверху.

Она задрала подбородок и откинула голову, передразнивая Элизабет.

— Господи, я что, действительно так тупо выгляжу? — Элизабет испуганно оглянулась.

— Нет, — засмеялась Ханна. — Шучу. Ладно, увидимся.

Она закинула сумку на плечо и смешалась с толпой студентов.

Элизабет смотрела ей вслед. Ей нравилась Ханна, но они никогда не были близки. Как все члены ее семьи, Элизабет была не слишком общительна. Это не высокомерие, нет, просто ее любовь и привязанность стоили дорого. Ее лучшая подруга, Колин, с которой они проучились вместе все школьные годы, десять месяцев назад уехала во Флориду, и для Элизабет потеря была невосполнимой.

Она собрала книги и пошла домой. Когда ей исполнилось восемнадцать, отец счел ее взрослой и перестал спрашивать, где она и чем занимается. Именно поэтому она могла ухаживать за животными втайне от отца. Мешало только легкое чувство вины, возникавшее всякий раз, когда она что-нибудь скрывала от Дэйва или Билла.

Поздняя осень была прекрасна. Проходя между рядами машин на парковке, она увидела мальчишек, метающих фрисби. Огромный пятнистый пес молчаливо и сосредоточенно сновал под пролетающим диском. От игры его охотничий инстинкт разгорался, огромными глазами он напряженно следил за каждым новым броском. Элизабет снова задумалась о собаках. Мог ли ее отец использовать какую-нибудь из тех собак, за которыми она ухаживала, для своих кардиологических опытов? Он ведь работал с огромным количеством животных. Неприятная мысль. Сколько же собак в университете? Потребность исследователей в животных «образцах» колоссальна. Подавляющее большинство этих собак — бездомные, они попадали в университет из приютов для бродячих животных, а уж как они там оказывались, никому не было дела. Стоимость животных, которых разводили и выращивали специально для исследовательских нужд, была непомерно высока, их использовали крайне редко.