В Страстную пятницу позвонила тетя.

Наш Господь мертв, сказала она.

В понедельник, во второй день Пасхи, она пришла меня навестить, вместе с дядей. Принесла шоколадное яйцо.

Наш Господь воскрес.

До библиотеки – не той, где я резал книги, а другой – я добрался на автобусе. Взял телефонные справочники по всей стране. В том числе по Абердину и северо-восточной Шотландии. Выписал всех Макмагонов с инициалами «Дж.», а также «Дж.» и что-нибудь еще. Не только телефоны, но и адреса. Вернувшись домой, тут же принялся их обзванивать. Прошло несколько дней, прежде чем возле каждого имени появилась галочка. Некоторым пришлось перезванивать много раз. Но все Макмагоны оказались не те. Тогда я нашел в справочнике адрес абердинской газеты «Пресс энд Джорнал» и переписал его в блокнот. А еще через несколько дней отправил туда открытое письмо. В письме говорилось, что я занимаюсь организацией вечера встречи выпускников __________-ской школы Южного Лондона, посвященного двадцатипятилетней годовщине окончания. И что у меня есть основания полагать, что мисс Дж. Макмагон, много лет преподававшая в этой школе, после выхода на пенсию переехала в Абердин или куда-то поблизости. Я написал, что надеюсь получить ответ от нее самой, но буду крайне признателен за любую информацию о ее местонахождении. Я указал свое имя и адрес. Имя было настоящее, Грегори Линн, а адрес – абонентский ящик, который мне за определенную плату предоставили в почтовом отделении.

В спальне родителей мы с Дженис играли в прыжки на батуте. Кровать была пружинистая, большая, места хватало для нас обоих. Подпрыгнув как следует, я доставал до бумажного абажура кончиками пальцев. А Дженис – головой. Мы скакали вверх-вниз, синхронно, хохоча, толкаясь, стараясь свалить друг друга. Если я падал, она снова ставила меня на ноги. Или я оставался лежать на спине, а она, держа ноги вместе, подпрыгивала высоко-высоко и делала вид, будто хочет приземлиться прямо на меня, и лишь в самый последний момент разводила ноги, и ее ступни глубоко уходили в покрывало по обе стороны от меня. Я знал: если лежать неподвижно, со мной ничего не случится, а если пошевелиться или повернуться на бок, она и правда может на меня наступить.

Глаза не закрывать, Гегги! Глаза не закрывать!

Я держал глаза открытыми, как она велела, даже если был полностью уверен, что она наступит мне на лицо. Я не моргал и не жмурился. Даже когда Дженис разводила ноги так поздно, что от их движения по моему лицу пробегал ветерок.

Она ушла от нас, когда я еще ходил в детский сад, потом снова, когда я был уже в начальной школе. В первый раз ее увезла мама – на «скорой помощи». Дженис не смогла выговорить «скорая помощь», у нее получилось «карапощь». Я тоже хотел ехать, но мама сказала, нельзя. Там была кровать на колесиках, на нее положили Дженис, а мама села на откидное сиденье. Отец сел рядом, на второе сиденье. Я махал рукой, но дверь закрыли раньше, чем Дженис успела помахать в ответ. Тетя крепко держала меня за руку. Она запретила мне махать, велела прекратить обращать на себя внимание. А когда Дженис уходила от нас во второй раз, она лежала рядом с мамой на большой кровати в родительской спальне; красная на белой простыне. Отец ее спрятал. Завернул в наволочку. Потом они заметили меня на пороге и выгнали. В тот раз Дженис была гораздо меньше, чем раньше, намного меньше, чем я. Меньше даже, чем новорожденный младенец.

Это для Дженис?

Тетя перегнулась ко мне через маму и прошептала: веди себя прилично. Имей хоть какое-то уважение. Дэннис тоже был на похоронах, в костюме, были и еще какие-то люди из мастерской, с женами.