Она встала, открыла окно и вылила содержимое чашки в сад. Закрыв окно, она пробормотала:

— Ах! Если бы молено было расстаться с жизнью так же легко, как легко выливаешь в окно не понравившийся чай!

«Ну вот! — подумал я. — Сейчас начнет плакаться на жизнь, уверять меня, что ее жизнь — настоящий роман, и цитировать дневник, который она вела в юности».

Она вернулась на место, опираясь рукой на стену, так как палка осталась на кровати.

— А вам нравится жить? — спросила она наконец.

— Боже мой, я неплохо приспособился: привычка.

Она улыбнулась с надменным презрением:

— Ну, тогда допивайте быстро свой чай и возвращайтесь к себе. Нам не о чем говорить.

Я понял, что совершил ошибку. Я постарался ее исправить:

— Я прекрасно понимаю людей, которые устали от жизни и которые…

Она положила руку мне на плечо:

— Усталость! Что за слово! Усталость! Если бы вы знали, какая усталость!.. Она пришла ко мне после смерти мужа. Крупного промышленника. Огромное состояние. И вот его нет. Снова состояние. Путешествия. Перерыв. И снова путешествия…

Через окно я видел синее небо над темной листвой леса. Я начинал думать, что эта старуха не так оригинальна, как мне казалось, и что прогулка развеяла бы меня больше, чем ее унылое квохтанье. Но под каким предлогом уйти?

— Я очень любила мужа, — тараторила она. — После его смерти я жила воспоминаниями. Они поддерживали меня. Но вскоре я пресытилась ими! Конечно, я стала испытывать отвращение не к покойному, а к жизни! Что жизнь?

Она схватила бумажную салфетку, сжала ее в шарик и бросила:

— Вот что такое жизнь!

— Конечно, — на всякий случай согласился я.

Она закурила сигарету и вместо того, чтобы выдохнуть дым, небрежно пускала его колечками через полуоткрытые губы.

— Или вот еще, дым, — продолжала она. — Ничто не стоит любви, ожиданий, опасений! Ноль, ноль и ноль! Уже давно я готова к переходу в мир иной!..

— Что вы хотите сказать?

Она сразу не ответила, затушила в пепельнице начатую сигарету и закурила новую. Ее пальцы дрожали.

— Мне хочется умереть, — сказала она наконец.

Я подскочил:

— Вы шутите!

Она грустно покачала головой:

— Пойдите проверьте, заперта ли дверь. Нет, не надо зажигать свет.

Я выполнил ее просьбу и вернулся на прежнее место. Сгущались сумерки. На ее лице играли тени: ввалились виски, щеки, глубже стали впадины глаз. Но и на этом обезображенном лице еще ярче, чем при свете, горели зрачки.

— Я хочу умереть, — прошептала она. Но мне не хочется умирать одной. Не подумайте, что я боюсь. Это, скорее, навязчивая идея. Представьте себе гостиницу. Здесь живут разные люди. И среди них я. И вдруг только я, хоп!.. Вы меня понимаете! И никого с мной? Ни единого попутчика! Как переспелая груша, которая падет с ветки! Это ужасно!

На мгновение она закрыла руками лицо. Я забыл о своем раздражении. Мне больше не хотелось уходить. И я не осмеливался ее перебить. Она продолжала:

— Ужасно и… несправедливо! Скажете нет? Но представьте, что кто-нибудь, юный или старый, мужчина или женщина, симпатичный или урод умирает в доме, где я живу! Тогда все устраивается… Устанавливается связь… Я уже не одна отправляюсь в пустоту, а покидаю землю по изведанному, не безлюдному пути…

Она наклонилась так близко, что я чувствовал ее кисловатое дыхание.