Он энергично закивал.

— Ну тогда дальше. Вы в самом деле не можете сказать ничего другого, кроме «как так», или «все-таки», или «с вашего разрешения» и тому подобной ерунды?

— Нет, как же, я могу, хотя — разумеется.

— Да, вот именно, что разумеется. Скажите, ведь по вечерам со своей матерью или теткой вы разговариваете нормально, разве нет? Так и сделайте это и со мной, и с другими людьми. Ведь можно вести вполне разумный диалог. Разве вам этого не хочется?

— Конечно, да, я хочу — определенно…

— Ну вот и хорошо, это разумно с вашей стороны. Теперь мы можем и поговорить. Мне надо вам кое-что сказать.

И она стала разговаривать с ним так, как он к этому не был приучен. Она спросила, что ему надо в церковном хоре, когда он не умеет петь, а те, кто там поет, все значительно моложе его. И разве он не замечает, что над ним иногда посмеиваются и тому подобное. И чем дольше содержание ее речей обескураживало его, тем сильнее он ощущал доброту и благожелательность в ее словах. Размягчившись, он колебался между холодным неприятием и сентиментальной благодарностью. Они уже дошли до дома Кирхеров. Паула протянула ему руку и сказала совершенно серьезно:

— Спокойной ночи, господин Онгельт, и не обижайтесь на меня. В следующий раз мы продолжим наш разговор, идет?

Сбитый с толку, шел он домой, и как бы ни было ему больно, когда он думал о ее разоблачениях по поводу него, тем не менее это было для него внове и утешало, что кто-то так по-дружески и так серьезно и доброжелательно разговаривал с ним.

По дороге домой после следующей репетиции ему уже удалось немного поговорить в довольно внятном стиле, примерно как дома с матерью, и благодаря этой удаче возросло его мужество и его доверие. На другой вечер он так расхрабрился, что попытался сделать признание, он даже почти решился произнести имя Дирламм, поскольку поверил в невозможное, что Паула, если она будет все знать, поможет ему. Но она не дала ему этого сделать. Она вдруг резко оборвала его попытки признания и сказала:

— Вы хотите жениться, так ведь? Это самое разумное, что вы можете сделать. Вы уже достигли нужного возраста.

— Возраста — да, уже, — произнес он печально. Но она только засмеялась, и он молча пошел домой, не получив утешения. В следующий раз он опять заговорил об этом своем намерении. Поль только возразила, что надо бы знать, на ком он хочет жениться; ясно только одно, что та роль, которую он играет в хоре, не поспособствует этому, потому что молодые девушки готовы принять в своем возлюбленном все, что угодно, только не то, что он смешон.

Душевные муки, в которые повергли его эти слова, несколько отступили на задний план в связи с волнением и подготовкой к Страстной пятнице, в которой Онгельт в первый раз должен был показаться на подиуме перед органом в составе хора. С особой тщательностью оделся он в это утро и пришел раньше назначенного времени в церковь в цилиндре, как настоящий франт. Когда ему указали его место, где он должен был стоять, он снова обратился к тому своему товарищу, который обещал ему помочь. Тот и в самом деле не забыл обещания и сделал знак органисту, а тот, ухмыляясь, принес небольшой ящик и поставил его на место, предназначенное для Онгельта, и попросил коротыша подняться на него, так что Онгельт тоже получил преимущества высокорослых теноров — мог все видеть и быть увиденным. Правда, стоять на ящике было делом не из легких, да и небезопасно: нужно было все время следить за равновесием, его даже пот прошиб при мысли, что он может свалиться с ящика, сломать ногу и оказаться у барьера, где стояли девушки, поскольку выступающая часть органа резко спускалась вниз уступами к нефу. Зато он имел удовольствие смотреть с головокружительно близкого расстояния на затылок Маргрет Дирламм.