— Как не пишу? — возразил озадаченный Шишкин. — Куда еще писать?

— А куда все пишут — в бриз!

— Бриз наймом не занимается.

— Ты пиши не о найме, об увольнении — эта графа бризу близка. Так и формулируй: рассмотрев штаты, предлагаю сократить три единицы при сохранении общего объема работ.

— Да я взамен сокращенных других наберу! — запротестовал ничего не понявший Шишкин.

— Зачем? — серьезно спросил Галан.

— Ну вот, зачем! Работать!

— А сейчас, после сокращения твоих пьяниц, работа идет?

— Идет, конечно. От сокращенных толку-то было знаешь сколько!

— Вот видишь, работают они или не работают, разница небольшая. Стало быть, можно обойтись сокращенным штатом. Записку твою законным порядком пришлют мне на консультацию, а я дам заключение: предложение ценное, по характеру рационализаторское, экономия годовая… — Галан с минуту подсчитывал в уме и сказал твердо: — Девяносто тысяч. Премия автору — десять тысяч восемьсот. Конечно, ужмут, окончательный расчет предложат через год, но половину премии в аванс выплатить должны. За несколько хороших слов чистых пять тысяч четыреста. Представляешь?

Шишкин молчал, боясь поверить в картину, нарисованную опытной рукой Галана. Он знал, что Галан в Черном Бору ходит в первых рационализаторах. В отличие от других изобретателей, творивших по наитию. Галан рассматривал рационализаторское дело как вторую доходную профессию. Проходя по цеху, он присматривался ко всему пытливым взором — что бы тут оформить через бриз! И так как был он человеком творческого ума, то на всех предприятиях комбината внедрялись его усовершенствования — одних авторских свидетельств на изобретения он имел около десяти.

Было еще одно важное обстоятельство: никогда еще Шишкин так не нуждался в свободных деньгах, как сейчас. Даже не пять тысяч, всего одна вывела бы его из тяжелого затруднения. Но влезать в такую темную область, как изобретательство и рационализация, было страшновато.

Чтобы убедить колеблющегося Шишкина, Галан подошел с другой стороны:

— Не ты один, Федор Федорович. Для хорошего рационализатора штатное расписание — золотое дно. Ведь его оставляют как? Одну работу расписывают в нескольких названиях, и каждое название — должность.

Шишкин полюбопытствовал:

— А почему ты свои штаты не режешь?

— Что могу, делаю, — уклончиво ответил Галан. — всех не сократишь. — И, чтоб уйти от этой скользкой темы, Галан бодро сказал: — Значит, заметано, Федор Федорович?

Шишкин замялся. Предложение, конечно, написать можно, да ведь не мастак он на формулировки, его дело — фонды, разный материальный дефицит. Радушная улыбка на лице Галана стала еще шире и радушней. Какие пустяки! А он, Галан, зачем? Завтра у него намечается выходной часок, он черкнет небольшое заявленьице от имени Шишкина. Ты его перебели, подмахни и представь по инстанции.

— Так, пожалуй, пойдет, — проговорил Шишкин, отдуваясь, словно после физического напряжения. — Это приемлемо.

— Вот и чудесно! — сказал Галан, неуклюже поднимаясь со стула.

Прощаясь, он вспомнил, что есть еще небольшое дельце, чуть было не забыл. После обеда он пришлет требование на два километра контрольного кабеля и тонну газовых труб.

— Так ты не тяни с этим пустячком, Федор Федорович, а сразу оформляй, нужно срочно пускать все это хозяйство в работу.

— Две тысячи метров кабеля! — ужаснулся Шишкин. — Тысячу килограммов труб!

— Зачем две тысячи метров? Два километра, — снисходительно разъяснил Галан.