Лесков сказал Жариковскому с гневом:

— За что вы получаете зарплату, товарищ Жариковский? В щитовой выбиты стекла, на приборах грязь, регуляторы не работают. А на собраниях, наверное, бьете себя в грудь: «Мы, автоматчики, передовой цех!».

Жариковский торопливо оправдывался, разбрызгивая мясистыми губами слюну:

— А что я могу сделать? Вы поймите, ужас, а не условия. Все, кому не лень, в приборы лезут, чуть ли не ломом ковыряются. Тут никакая электроника не выдержит.

— Идемте, к Крутилину, — решил Лесков и доставил себе удовольствие не заметить, как жалко исказилось лицо Жариковского.

По дороге Жариковский взмолился:

— Александр Яковлевич, может, лучше в технический отдел, там все утрясем?

— Заводом командует директор завода, — холодно возразил Лесков. — И, конечно, директор только похвалит, если вы предложите улучшение. Не понимаю, откуда такой страх перед вашим начальником?

Жариковский с растерянной улыбкой пробормотал:

— Тимофей Петрович, он вспыльчивый… Еще как обернется…

Лесков знал, что страшило Жариковского. Насмешливый отзыв Пустыхина о Крутилине хорошо запомнился Лескову. Крутилин прошел все ступени на производстве от ученика до директора завода, но среди культурных и знающих людей — начальников и подчиненных — бравировал поведением старого мастера. Он был энергичен и по-своему умен, любил свой завод — он строил его на клочке скалы среди безбрежной вечной мерзлоты. При оказии Крутилин мог подойти к клетке с ломиком и хорошо орудовал им, лучше любого рабочего. Но Лесков предчувствовал, что с этим человеком придется воевать: автоматизация, высшее, что имелось в технике, не терпела навыков, доставшихся от старых предприятий.

В кабинете Крутилина была тишина и важный полумрак, директор сидел над месячной сводкой. Он строго поглядел на потускневшего Жариковского — тот сразу стал меньше ростом — и кивнул головой Лескову.

— Чего тебе? — недовольно сказал он Жариковскому. — Вроде не вызывал. Авария, что ли?

Пока Жариковский путано объяснял, зачем они пришли, Лесков с интересом рассматривал самого знаменитого в Черном Бору директора. Крутилин был огромен, широкоплеч, на мощном отечном лице светились маленькие сверлящие глазки. Китель его был распахнут, и на груди виднелись седые волосы — директору было под шестьдесят. Остановив Жариковского, Лесков начал говорить сам, но Крутилин прервал его на третьем слове.

— Ну, знаю, — сказал он хмуро. — Пыль и газ. Цех как цех, не театр. Ты скажи, лучше, когда вся твоя хреномудрия заработает?

— Вы разрешите мне тоже говорить вам «ты»? — спокойно спросил Лесков.

У него от возмущения руки сами сжались в кулаки. Ему казалось, что он нашел главную причину всех бед с заводской автоматикой — она была в этом чугунном идоле, направо и налево всех тыкавшем и не желавшем даже выслушать посетителя: рыба гнила с головы. И Лесков сразу забыл, что еще недавно также на «ты» к нему обращался Кабаков и он не увидел в этом ничего оскорбительного, словно иначе и не могло быть.

— То есть как это? — озадаченно переспросил Крутилин и вспыхнул. Толстый Жариковский еще больше сжался. — Учить вздумал? — крикнул Крутилин. — Молод еще, понятно? Это тебе учиться надо порядкам на металлургическом заводе! Ты для нас, а не мы для тебя.