На с. 162 вдруг всплывает имя китайского знакомого нашего китаиста — Ду Жонг. Простому читателю, конечно, и горюшка нет — мало ли в Бразилии Педров, а в Китае Жонгов? Но китаист, если он хоть мало-мальски настоящий, сразу чует тут, если пользоваться терминологией кровавых сталинистов, низкопоклонство перед Западом.

В чём закавыка?

В том, что китайский слог, который в русской традиции транскрибируется и читается как «жун», в западных языках, где фонетика победнее, передаётся латиницей как «jong» (французская система), «jung» (система Уэйда-Джайлза) или «rong» (система пиньинь). Есть и ещё версии — старая немецкая система, например… На первом курсе востфака мы, помню, страшно смеялись, потому что на латинице название одной из главных китайских газет — «Жэньминь жибао», то есть, переведём поточнее, «Народное ежедневное информирование», пишется «Renmin ribao», а от «Рибао» уж и до моей фамилии недалеко… Вот из какого-то из европейских языков это «Жонг» к Чижовой и прилетело. По-нашему, стало быть, знакомца главного героя звали простым китайским именем Жун по фамилии Ду. Условность, конечно. Но и то, что кофе — он, и то, что идти следует на зелёный свет светофора, а ширинку лучше держать застёгнутой — это тоже условности. Вообще любая культура как таковая — это огромная, сложнейшая, слежавшаяся воедино многослойная условность. По соблюдению её малых составляющих мы отличаем воспитанного человека от невоспитанного, знающего от незнающего, своего от чужого.

Кстати, агрессия западных транскрипций — нынче вообще беда. Спокон веку мы знали, к примеру, что в Японии есть гора Фудзи-яма и ею надо любоваться. Но по-европейски Фудзи будет Fuji. И вот у нас, не ведая даже, что речь идёт о той же самой всем давно известной горе, уже пишут направо и налево какую-то Фуджи. Причём сами же японцы и китайцы уверяют, что человеку, не знающему восточных языков и просто читающему буквы своей латиницы или своей кириллицы, русская транскрипция куда ближе передаёт звучание соответствующих восточных слов, нежели транскрипции западные. Самые знаменитые примеры: Токио по-японски звучит как Токё. У нас есть буква «ё», и наше Токё звучит практически адекватно японскому. Но в Европе, как сказали бы в «Поле чудес», нет такой буквы, и там пришлось в своё время придумать написание Tokyo. А в России про японскую столицу узнали впервые из европейских книжек. Увидели Tokyo, переписали русскими буквами… Вот и прижилось Токио. То же с «тоётой» — «тойотой». Однако ж, например, про фирму «Мицубиси» мы знали уже сами давным-давно. Даже у братьев Стругацких (один из которых был классным японистом, если кто не помнит) ещё в книжках начала шестидесятых годов прошлого века в качестве отживающих пережитков капитализма упоминаются концерны Мицуи и Мицубиси. Но на латинице Мицубиси — Mitsubishi. Причём тот звук, который мы передаём как «с», а европейцы — как «sh», по-японски звучит примерно как наше «щ» и даже ещё чуть ближе к «с», то есть наша транскрипция, куда точнее («щи»).