Кончилось все тем, что сам Иоанн Безземельный через восемь дней приказал освободить Уильяма Лонгчампа и разрешил ему перебраться за море. Епископ причалил во Фландрии, в порту Виссант. При проезде через эту область он должен был испытать новые и немалые затруднения, но все же в конечном счете доехал до Парижа, где был встречен с большим почетом: епископ Морис де Сюлли устроил в его честь торжественный крестный ход к собору Парижской Богоматери и, понимая, что гость лишился всего, вручил Уильяму шестьдесят марок серебром. Правда, в Нормандии, куда он отправился из Парижа, к нему отнеслись как к изгнаннику, если не как к изгою, считая, что он отлучен от Церкви: по его появлении прекращались богослужения и любые религиозные обряды. Лонгчамп отправил донос папе Целестину и королю Англии, в котором повествовал о случившемся с ним и сетовал на епископов и баронов, навредивших ему, равно как и на самого Иоанна, ввергшего его в тяготы и навлекшего на него невзгоды. Затем, будучи уверен в поддержке, он отправил еще одно послание, на этот раз епископу Гуго Линкольнскому, в котором перечислил всех тех, кто, по его мнению, заслуживал бы отлучения от Церкви. В начале списка, естественно, красовалось имя архиепископа Готье Руанского; настоящая буря церковных отлучений должна была попеременно потрясать различные английские епархии.

Хронист Ришар де Девиз рассказывает о событиях в манере более облегченной и не так пристрастно, как остальные анналисты его эпохи. Но и он не скрывает своего личного мнения. В частности, Ришар сообщает о даровании гражданам Лондона права на создание коммуны:

«В тот день (имеется в виду ассамблея в соборе Святого Павла. — Р. П.) была пожалована и учреждена коммуна лондонцев, которой должны повиноваться по присяге все вельможи королевства, как и епископы настоящей провинции. Лондон познал тогда в первый раз, сколь недоставало короля королевству, ибо ни сам король Ричард, ни его предшественник и отец король Генрих не дозволяли, дабы подобные заговоры имели место, даже за тысячу тысяч марок серебром, ибо зло, которое способно произойти из подобного заговора, может быть определено несколькими словами: коммуна — это развращение черни, угроза королевству, нерадивость духовенства».

Ришар также живописует бедствия, обрушившиеся на церковь Или после бегства канцлера: «Все литургические действа совершенно исчезли из епархии, во всех селениях тела умерших оставались непогребенными».

Он рассказывает еще о двух легатах, посланных папой во Францию. Когда они явились в Нормандию, — по наущению французского короля, утверждает летописец, но «тайно», — то коннетабль и сенешаль не пустили их и запретили всякое пребывание в провинции. Легатами этими были Октавиан, епископ Остийский, и Иордан, настоятель аббатства Фосса-Нова.

Короче говоря, у королевы Алиеноры были все основания посылать своему сыну Ричарду тревожные письма: в самом деле, королевство почувствовало отсутствие своего короля! Сама она, правда, еще много ранее, в начале 1192 года, отмечала нестроения в диоцезе Или, вызванные экскоммуникацией канцлера; прибыв 28 января в Портсмут из Нормандии, она чуть позже посетила эту епархию.

«Эта женщина, которую должно, причем многократно, упоминать, и со справедливыми на то основаниями, — цитируем мы опять Ришара де Девиза, — итак, будем называть ее королевой Алиенорой, посетила несколько усадеб, в каковых она видела как бы часть своего вдовьевого наследства, а находились эти поместья в ближних околицах Илийской диоцезии. И нашла она во всех деревнях и хуторах, везде, где она побывала тогда, мужчин, женщин, детей в более чем жалком состоянии: народ заливался слезами и сетовал, ноги босые, одежды в беспорядке, волосы неухожены. Они обращались к ней со слезами, и слова их утопали в их скорби… Тела непогребенных лежали на полях то тут, то там, ибо их епископы отменили всякое христианское погребение.