Со второго действия она стала больше внимания уделять развитию пьесы, хотя скорее ее интересовало то, что она называла историей, нежели конфликт характеров, эту историю составлявший. Странно сочеталось с ее острым восприятием театра, знанием профессиональных приемов и театральных сплетен, с бойкими рассуждениями о «строчках», то есть ролях, и «занавесах» примитивно-наивное восприятие сюжета как чего-то «реально происходящего», при котором зритель присутствует, как при несчастном случае на улице или ссоре в соседней комнате. Она пытала Дарроу, действительно ли с любовниками случится беда, которая угрожает им, и, когда он напомнил ей, что не может предсказывать, поскольку уже видел пьесу, она воскликнула: «Ах, тогда, пожалуйста, не рассказывайте, что будет дальше!» — и тут же стала расспрашивать его о положении Сердан в театре и ее частной жизни. Что касается последней темы, то тут некоторые ее вопросы были из тех, что несвойственны юным девушкам, да они даже не знают, как их задавать; но она явно не сознавала этого, что говорило скорее не о ней, а о прежнем ее окружении.

Когда пришло время второго антракта, Дарроу предложил прогуляться в фойе; и, сидя там на одном из узеньких диванчиков, обитых красным бархатом, они наблюдали за толпой, текущей мимо них в сиянии светильников и позолоты. Потом, когда она пожаловалась на жару, он повел ее сквозь толчею в переполненное кафе у подножия лестницы, где через плечи посетителей им протянули бокалы с оранжадом, и, пока она потягивала через соломинку напиток, Дарроу курил сигарету с примитивным самодовольством мужчины, чья спутница привлекает взоры других мужчин.

На углу их столика лежал захватанный театральный журнал. Он привлек внимание Софи, и, сосредоточенно изучив страницу, она подняла голову и возбужденно воскликнула:

— Завтра вечером в «Комеди Франсез» дают «Эдипа»! Вы, наверное, видели его миллион раз?

Он улыбнулся в ответ:

— Вы тоже должны его увидеть. Завтра и сходим.

Она вздохнула в ответ на его предложение:

— Как я смогу? Последний поезд на Жуани отходит днем в четыре.

— Но вы еще не знаете, захотят ли ваши друзья принять вас.

— Узнаю завтра утром. Я попросила миссис Фарлоу сообщить мне телеграммой, как только получит письмо.

Чувство вины пронзило Дарроу. По их возвращении в отель после ланча она вручила ему письмо с тем, чтобы он его отправил, и с тех пор он о нем не вспоминал. Несомненно, оно все еще лежит в кармане пиджака, который он снял, переодеваясь к обеду. В смятении он отодвинул стул, словно собираясь вскочить, и это его движение заставило ее поднять голову.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Только… знаете, не думаю, что письмо может уйти с сегодняшней почтой.

— Нет? Почему?

— Ну, боюсь, что будет слишком поздно.

Он нагнул голову, прикуривая сигарету.

Она всплеснула руками, и он с удивлением заметил, что этот жест она переняла у Сердан.

— О боже! Об этом я не подумала! Но конечно же оно дойдет до них утром?

— Полагаю, где-то утром они его получат. Знаете, французские почтальоны в провинции никогда особо не торопятся. Во всяком случае не верится, что оно дойдет сегодня вечером. — При этой мысли он почувствовал себя почти прощенным.

— Тогда, может, стоит телеграфировать?

— Я сам отправлю им телеграмму утром, если прикажете.

Пронзительный звонок известил об окончании антракта, и она вскочила на ноги:

— Идемте же, идемте! Не то пропустим начало!

Мгновенно забыв о Фарлоу, она продела руку ему под локоть, и они вернулись в зал.