— Ну и сильный же сирокко сегодня… Ты домой? Не поможешь ли донести кошелку?

Я отвечаю, что с удовольствием. Перекинул сумку с инструментами на другое плечо и подхватил ее кошелку. Пошли мы рядом, она еле волочит свои ножищи. Потом спрашивает:

— А где Филомена?

— А где же ей быть? — отвечаю. — Дома.

— Ах, дома, — говорит она, наклонив голову. — Понятно…

Я спрашиваю просто так, для разговора:

— А почему «понятно»?

— А она:

— Понятно… Эх, бедняжка ты мой!

Мне это показалось что-то подозрительным. Я подождал немного и опять спрашиваю:

— А почему же я бедняжка?

— А потому, что жаль мне тебя, — говорит старая карга, глядя в сторону.

— Это как же понимать?

— А так, что нынче не то, что в старину… Женщины не такие стали, как в мое время.

— Почему?

— В мое время мужчина мог спокойно оставить жену дома. Какой оставил, такой и нашел. А теперь…

— А теперь?

— Теперь не так… Ну довольно… Дай мне кошелку. Спасибо.

Все удовольствие этого славного утра было мне отравлено. Я тяну к себе кошелку и говорю:

— Не отдам, пока вы мне не объясните… При чем тут Филомена?

— Я ничего не знаю, — говорит она, — но предупредить не мешает.

— Да в конце концов, — кричу, — что такое сделала Филомена?!

— Спроси у Адальджизы, — ответила она и, вырвав кошелку, засеменила прочь в своей длинной накидке, да так резво, как я и ожидать не мог.

Ну, я решил, что не стоит сейчас идти в мастерскую, и отправился обратно — искать Адальджизу. К счастью, она тоже живет на виа деи Коронари. До того как я встретил Филомену, мы с Адальджизой были помолвлены. Она осталась в девушках, и я заподозрил, что эту историю с Филоменой выдумала именно она. Я поднялся на пятый этаж и сильно застучал кулаком, так что чуть-чуть не попал ей по лицу, когда она внезапно открыла дверь. У нее были засучены рукава, в руках половая щетка. Спрашивает меня очень сухо:

— Тебе что, Джино?

Адальджиза — миловидная девушка среднего роста. Только голова у нее немного великовата и подбородок уж очень вперед выдается. Из-за этого подбородка ее и прозвали «Щелкунчиком». Но этого ей говорить не следует. А я от злости как раз и выпалил:

— Это ты, Щелкунчик, всюду болтаешь, будто, пока я сижу в мастерской, Филомена невесть чем дома занимается?

Она на меня посмотрела взбешенная и говорит:

— Ты свою Филомену хотел — ты ее и получил.

Я шагнул вперед и схватил ее за руку, но сейчас же отпустил, потому что она на меня как-то нежно посмотрела. Говорю ей:

— Так, значит, это ты выдумала?

— Нет, не я… А я за что купила, за то и продаю.

— А кто тебе сказал?

— Джаннина.

Я ничего не ответил и повернулся, чтоб уйти. Но она меня удержала и говорит вызывающе:

— Не смей меня звать Щелкунчиком!

— А что, разве у тебя не щелкушка вместо подбородка? — отвечаю я, выдергивая руку и сбегая вниз по лестнице через три ступеньки.

— Лучше иметь щелкушку, чем рога! — кричит она, перегнувшись через перила.

Тут уж мне стало совсем не по себе. Мне казалось просто невероятным, чтоб Филомена мне изменила: ведь за те три года, что мы женаты, я от нее ничего, кроме ласки да нежностей, не видел.