Смейк пригляделся. Доктор немного просвечивал, как призрак.

— А как же я? Я тоже иллюзия? — испугался Смейк.

— Нет, — успокоил его Колибриль. — Вы реальны. За счет контакта наших тел у меня в мозгу возникает трехмерная телепатическая проекция, то есть настоящее тело. Маленькое, но настоящее. Сам я, увы, не могу материализоваться у себя в мозгу. А вы можете.

— Вот как, — кивнул Смейк, хотя ничегошеньки не понял.

— Однако пора начать лекцию, — заявил Колибриль.

— Я уже говорил вам о своей — что ж, будем называть вещи своими именами — одержимости микрокосмосом. — Открыв крышку кафедры, Колибриль вынул какую-то странную штуковину вроде очков. Они состояли из множества линз, расположенных одна за другой, все — мал мала меньше. Водрузив конструкцию себе на нос, Колибриль уставился на Смейка. В таком виде он напоминал механического жука-инопланетянина.

— Используя линзы сверхмалых размеров, я создал эти очки-микроскоп и считаю их высочайшим личным достижением в области оптометрии. Я называю их оцтокуляром или колиброскопом — как вам больше нравится. Мне идет?

— Еще как! — соврал Смейк.

— Ученые, занятые исследованием темноты и астрономией, соревнуются, чей телескоп и чьи линзы больше, а я задумал собрать самый маленький телескоп с самыми крохотными линзами. Разумеется, всему есть пределы: вскоре для обработки линз мне потребовались такие мелкие инструменты, что их невозможно стало удержать в руках. Тогда я нанял на работу гномов, научив их шлифовать стекло. Линзы уменьшились на две трети, но мне и этого мало. Я обратился к природе и нашел, что искал. На Алмазном побережье, неподалеку от Флоринта, встречаются песчинки, в самом центре которых, словно крохотное стеклянное сердце, находится микролинза идеальной формы. Самое трудное — извлечь линзу из оправы, и тут на помощь мне пришел ветер, точнее, эоловый процесс, основанный на принципе… впрочем, я увлекся.

— А для чего вам этот прибор?

— С помощью оцтокуляра я могу заглянуть в самую структуру объектов любой твердой материи. Например, камня. А еще вокруг нас много того, чего не увидишь невооруженным взглядом. Знаете ли вы, что цвета состоят из других цветов? Намного более изысканных, несравнимо более нежных, неописуемо прекрасных оттенков — по сравнению с ними цвета нашего большого мира показались бы вам безвкусными, заурядными, грязными, как бы это выразить — прямо-таки бесцветными!

— Нет, — ответил Смейк, — я этого не знал.

— А ведь эмоции тоже можно увидеть! Гнев. Страх. Любовь. Ненависть. А запахи! Аромат розы — вы и представить себе не можете, какое это восхитительное зрелище! И как отвратительна на вид вонь сточной ямы. А какие очертания способен принимать звук! Видели бы вы, как завораживают образы хорошей музыки и как отталкивают очертания плохой. Но не подумайте, будто у микрокосмоса нет темной стороны. Нет-нет, просто там все мельче, многогранней, сложнее. — Колибриль снял очки.

— Должен признать, у меня появилась настоящая зависимость от собственного изобретения. Куда бы меня ни занесло, я всюду беру с собой оцтокуляр, рассматриваю каждый камень, каждый листок, каждую песчинку. И вот в один прекрасный день я сделал открытие всей своей жизни!

Слова Колибриля отдавались эхом по залу. Казалось, воспоминания унесли его далеко-далеко, и он совсем забыл, где находится.