— Делайте свою работу! — крикнул он им, и пацаны снова спрятались.

— Правильно, — кивнул незнакомец. — У каждого своя работа. А тот, кто берется за чужую, должен быть наказан. Верно?

— Не люблю длинных разговоров, — сказал Илья, разглядывая заколку на галстуке незнакомца, блестевшую мелкими стекляшками. — Скажи, что тебе надо.

— Мне? — удивился тот. — Мне ничего не надо. У меня все есть. Я просто хотел посмотреть на тебя, пока ты живой. Смерть сильно меняет людей.

— Посмотрел? Достаточно?

Илья услышал, что к нему кто-то подошел сзади, со стороны аптеки, услышал, как человек за его спиной сопит и шуршит одеждой, как шаркнули подошвы его башмаков, когда он переступил влево.

Незнакомец вытянул из жилета алый шелковый платок.

— Кровь иногда непоправимо портит одежду, — озабоченно сказал он. — Особенно чужая. Никак не отстирывается. Как тебя зовут? Мои арабы дали тебе кличку — Черный Испанец. Ты испанец? Впрочем, это уже неважно. Испанец, португалец, голландец — никто не имеет права обижать моих людей, хоть белого, хоть черного, хоть даже самого последнего араба.

Он говорил медленно и отчетливо, явно стараясь, чтобы Илья понял каждое слово. Зря старался. Илье было все равно, что он там несет про каких-то арабов и испанцев. Его гораздо больше занимал человек за спиной.

На эмигрантском пароходе у Ильи было много свободного времени, и он проводил его за изготовлением ножа. Собственно, нож-то у него был, старый, с обломанной рукояткой — Илья нашел его возле камбуза, под бочкой с помоями. Он отполировал и заточил лезвие, сделал новую рукоять, плетенную, из кожаных шнурков. Но больше всего намучился с ножнами.

Когда же, наконец, они получились такими, как он хотел — оказалось, что лезвие касается заклепок. А это недопустимо. Во-первых, сбивается заточка. А во-вторых — звук чирканья лезвия по заклепкам, обычно тихий и незаметный, сделался слишком громким.

У человека за спиной тоже были ножны с заклепками. И Илья отчетливо услышал, как по ним лезвие чиркнуло.

Он положил руку на низ живота, делая вид, что хочет почесать яйца. Рука скользнула вниз и ухватилась за ножку табурета. Что-то прошелестело за спиной — но Ильи там уже не было. Он вывернулся ужом, и врезал человеку с ножом табуреткой, снизу вверх, по челюсти. С наслаждением услышал хруст. Табуретка проломила кость, взметнулась выше, — и со всего маху обрушилась на голову сидящего незнакомца.

Сбоку метнулась тень. Так вас трое? Получай!

Держа табурет двумя руками, Илья развернулся и по дуге снес третьего, тоже с ножом.

Все это заняло несколько мгновений. Илья подобрал с брусчатки два ножа. Незнакомец валялся лицом вниз, и в каштановых волосах на затылке блестела кровь. Двое его спутников со стонами отползали к стене. Один харкал кровью, второй мычал, зажимая рот ладонями.

Илья вспомнил, что одному из них он только что сломал челюсть. Вряд ли парень сможет говорить. А вот другой выглядит целее остальных.

Он наклонился над тем, кто сплевывал кровь и держался за ребра:

— Никогда не ходи сюда. Понял?

— Угу.

— И арабам своим скажи. Пусть платят пять долларов в день, и их никто не тронет. Это наши улицы. Мы тут живем. И будем жить так, как хотим. Передай это твоему другу, когда он откроет глаза.

Он поднял алый платок и оттер руки от мелких капель крови. Зашел в аптеку и сказал:

— Дядя Эйб, у вас тут трое больных. Не знаю, чем им помочь.