Видя столь откровенное нарушение порядка, один из выборных отбросил Никиту от Афанасия, но сам попал в толпу раскольников; они, скрежеща зубами, «того выборного человека на кулаках пренесоша». Многократные призывы Софьи Алексеевны к порядку тонули в криках староверов. Тогда царевна перешла к следующему номеру своей программы, двинув вперед патриарха.

Вооруженный древним Евангелием и греческим манускриптом, Иоаким стал говорить стоящим близ него (а в основном стрельцам), что «всуе они возмутители безумствуют и тако велие смущение воздвигоша на святую Церковь!». Патриарх обращал внимание на «буйство и грубость'' оппонентов, ссылался на авторитет «прежних патриархов» и уверял, что его Церковь очень любит старые книги. Благоразумно не вдаваясь в детали, Иоаким указывал на многочисленные образцы этих «старых книг», содержащих якобы полнейшее опровержение раскольников. Наконец, он льстил самолюбию выборных, признавая их своими судьями, и выражал неуклонную готовность принять раны и смерть. Иоаким произнес хорошо продуманную речь, что неудивительно, учитывая, что его выступления писал такой выдающийся литератор, как Карион Истомин.

Речь достигла цели, заставив многих присутствующих умилиться, «видя крайнего своего архиерея такие слова болезненные со многими слезами произносящего». Староверы в ответ еще громче закричали, поднимая руки со сложенными двумя перстами, и отчасти уже приблизились к цели, вызвав волнение народа на соборной площади. В этот момент Софья Алексеевна, залившись слезами, вместе с царевнами и царицей Натальей сошла с трона и обратилась «ко всем, наипаче же к служивым выборным стрелецким людем», уверяя, что бесчинства «невегласов–мужиков» в столь высоком месте позорят весь царский род.

Царевна льстила служивым, говоря, что они царские «верные слуги, и оборонители святой православной веры, и Церкви святой, и всего нашего государства», что ныне и присно они служат при самом Государевом дворе. «А мы такой хулы не можем слышать, что отец наш и брат (цари Алексей и Федор. — А. Б.) еретики, — пойдем все из царства вон!» Плач царевны был направлен в самое больное место «надворной пехоты», считавшей себя гарантом стабильности в государстве.

И если так, говорила Софья сквозь слезы, «то что таким невеждам попускаете? Что их от такого мятежа не унимаете?» Мы не можем жить в подобном порабощении, лучше вместе уйдем в иные грады, о таком непослушании и разорении народу всему возвещать. Эта замаскированная слезами угроза также не укрылась от выборных. Их ответная речь показала, что служивые сделали ставку.

Представители стрельцов, солдат и пушкарей были удовлетворены оценкой их роли в государственных делах и обещали Софье «по указу вашему творити все». Только сегодня, сказали они царевне, сами видите, собралось много возмущенного народа; надо, по возможности, «день той препровадити», а то как бы самим не пострадать. А что вам с царями идти из столицы, отметили выборные в заключение, то этого не будет.

Раздался, правда, и другой возглас: «Пора, государыня, давно вам в монастырь; полно царством мутить; нам бы здоровы государи были, а без вас место пусто не будет!» Однако большинство служивых такой поворот дела не поддержало. Восставшие вовсе не собирались утратить возможность проводить важные для себя решения именем государей с помощью мудрой и милосердной царевны.