А через несколько недель, случайно зайдя на хозяйственный двор, Лизбет застала картину, повергшую ее в стыдливое изумление. От увиденного все ее тело словно током пронзило. Душу обдало сначала холодом, а потом адским жаром.

Из за высокой дровяницы торчал горб истопника, виднелся почти черный от волос зад, который двигался взад вперед, по кругу, исполняя какой то немыслимый танец.

Первым порывом Лизбет было немедленно уйти, так как ей показалось, что горбун справляет малую нужду, но здесь она услышала девичий вскрик, обернулась на отходе и лицезрела маленькую обнаженную ножку в голубенькой туфельке.

– Боже! – воскликнула Лиз, давя крик ладошкой.

Этот мерзавец мучает бедную Марту, рвалось возмущение из груди девушки. Надо немедленно остановить монстра!..

Но Лизбет в своем негодовании почувствовала некую театральность, какую то неискренность. Вдобавок, услышав еще один вскрик Марты, она осознала свое тело вдруг утерявшим силы, размякшим, словно после долгих солнечных ванн, томным, как будто только что поела досыта сладостей. Девушка вдруг поняла, что не фантазии Марты развлекали ночами пансионок, не ее болезненные выдумки, что ведала она им про самое что ни на есть происходящее, истинно интимное, сделавшее зайку на голову выше в женском познании… Марта не была несчастна, Марта была счастлива!..

Из глаз Лизбет потекли слезы, она побежала прочь от хозяйственного двора, влетела в спальню, упала на колени перед тумбочкой, выхватила с полки засушенный цветок. Царапая ладони в кровь, она сминала стебель, рвала на части белую розу, этот символ непорочности, предложение страсти, которым она не воспользовалась!..

Потом ей захотелось немедленно доложить директрисе о невиданном распутстве в пансионе Ее Величества. Она даже застучала каблуками вниз по ступенькам, слагая в голове обвинительную речь против Марты и горбуна.

Но сердце, стучавшее, кажется, на весь свет, вдруг замедлило свой ход, душа осела на привычном месте, и в голове у Лизбет прозвучало вдруг громко, как будто в мозги влез кто то: зависть!

– О Боже!

Это открытие потрясло девушку не меньше увиденной картины. Она вдруг выпрямила спину, вздернула голову и вновь направилась к хозяйственному двору. Не пыталась быть незаметной, просто шла, как умела, – некрасивая девица, качающая уродливыми бедрами.

Лизбет завернула за дровяницу, и новая картина ожгла ей глаза. Как будто медуза вынырнула из прошлого…

Они лежали абсолютно голыми на куске льняной ткани, брошенной прямо на сено. Причем от позы Марты, от ее раскинутых ног, разило таким первобытным бесстыдством, что Лизбет тотчас отвернула голову прочь.

Она услышала за собой шорохи, хихиканье Марты, потерявшей в своем глупом счастье чувство самосохранения.

– Хи хи!

Лиз обернулась и увидела в каких то сантиметрах от своего лица личико Марты с пересеченной шрамом верхней губой.

– Хи хи!

Лизбет вновь отвернулась и заговорила быстро, что никому не скажет об увиденном, что любовники – она так и сказала: «любовники» – потеряли в своей влюбленности обычную осторожность и что будь на ее месте любая другая девочка, все могло бы кончиться очень плохо!

– Можете не сомневаться в моем молчании! Будьте уверенны, что я никому ничего не скажу!

– Любименькая моя! – вдруг заверещала Марта. – Ласточка!

Немочка обняла соученицу и принялась осыпать ее лицо и шею страстными поцелуями, пахнущими чем то неизвестным для Лиз, непонятным, так что она даже не могла осознать, нравится ей этот запах или нет.

И подходит ли к этому запаху понятие «нравится»?

Ей вдруг непременно захотелось увидеть горбуна. Вероятно, это запах его тела остался на губах Марты. Она обернулась, но обнаружила лишь пустое покрывало.