Сзади подошел Простодушный.

— Закончили?

— Да. Бойцы ждут возле арены. Одну тварь мы оставили, как ты и просил.

— Сколько сердец?

— От пятнадцатирунной три. Еще от тварей поменьше — шесть. С тех, кто на тринадцатой руне и ниже, я не брал. На Хальфсена не хватило.

— Хорошо. Брутссонов — на арену. Остальные пусть смотрят.

Херлиф кивнул, ничуть не удивившись. Он спокойно махнул рукой, мол, вперед. И эти благородные господа поплелись куда велено, как стадо овец. Только один попытался дернуться, но ему хватило пинка, чтобы одуматься.

И снова я дивился, что не чувствую ярости или гнева. Мои кишки словно покрылись льдом. Слова вырывались прежде, чем я успевал их обдумать. Всё, что я видел сейчас перед собой, — это желтые глаза. Последний взгляд Альрика.

Я задел кого-то плечом и остановился от удивления. Не сразу понял, что передо мной один из бойцов арены. Видимо, я шел, опираясь только на чувство стаи, забыл, что помимо пленников и ульверов тут есть и другие.

— Прости, вождь, — сказал тот, кого я толкнул.

Я моргнул, прогоняя видение. Девять бойцов. Два знакомца на десятой руне и семеро на девятой. Все без толковой брони, зато с оружием, причем самым разным. И сами они тоже были разные: три фагра, сарап, норд, чернокожий, двое похожи на живичей и еще один с такой мордой, словно его изжалили пчелы: глаза-щелочки, широкие скулы и округлый подбородок с тоненькой полоской бороды.

Норд вышел вперед:

— Хёвдинг! Мы… мои друзья хотят…

Я нетерпеливо прервал его:

— На Арену или ко мне? Решайте сейчас.

Норд неуверенно оглянулся на своих соратников.

— Эти господа. Ты их убьешь?

— Нет. Но они вряд ли выживут.

— Тогда мы с тобой. У тебя же есть корабль?

Эти слова словно сдернули с меня пелену и заставили оглянуться.

Изгаженная твариной кровью и трупами яма, посередине которой — шесть сыновей Брутуса. Испуганные фагры, рассаживающиеся по скамьям. Бойцы арены, что смотрят на меня с надеждой и воодушевлением. Чуть в стороне, под присмотром ульверов, обезоруженные охранники Брутссонов.

Всё еще можно остановить. Пока не поздно. Отпустить хозяев пира и гостей, отвести бойцов обратно в гульборгскую Арену, может, заплатить виру за убитых тварей. И мы снова вернемся в город, будем ждать тяжбы с Жирными, играть в затрикион, слушать сплетни Милия…

Всего лишь надо закрыть глаза на уродов, что нарочно сотворили из человека тварь. Всего лишь!

А передо мной стоял Альрик. Тот Альрик, что сразился с Торе Длинным Волосом ради незнакомого мальчишки. Тот Альрик, что вливал хмельной мед в глотку замерзшего Рыбака. Тот Альрик, что гневно отчитывал меня. Тот Альрик, что брел по грудь в болотной жиже. Тот Альрик, что спорил с рыжим торговцем. И тот Альрик, что стоял в цепях во дворе лекаря.

— Выпустите тварь, — тихо сказал я.

— Нет, господин! Не надо! — закричал один из тех, кто должен был защищать Брутссонов, но не стал. — Прошу! Они же казнят нас.

Я махнул ему, чтоб подошел.

Тоже норд. Мне даже показалось, что я его где-то видел.

— Волк?

— Да, господин, здесь меня зовут Ликосом. Волком по-нашему. Прошу для них пощады. Нас уже и так высекут, но если убьешь их, нам всем конец.

— А если бы ты стоял там, на арене? Если бы ты выбирал между Бездной и смертью?

— Потому мы не мешали вам. Сами бросили оружие.

— Если пощажу их, простят ли они свое унижение?

Волк опустил голову:

— Не простят.