— Значит, сегодня вечером? — спросила она и отпила глоток вина.

— Если пожелаешь, — ответил он. — Есть затруднения? Потому что, если…

— Нет-нет, — быстро возразила она. — Я просто спросила. Мы сделаем это во время восхода луны.

Они немного помолчали. Тишину нарушил тихий смех Пола.

— Мы и в самом деле ужасны, не так ли? — спросил он, грустно качая головой. — Никогда нам не удавались светские беседы.

Она обдумала его слова без улыбки, хотя его тон приглашал ее улыбнуться.

— В ту ночь у Анор Лизен, — сказала она. — Пока я не высказалась неудачно.

— Ты не виновата, — пробормотал он. — Просто власть и контроль были моим больным местом. Ты его нащупала.

— Этому нас учат. — Она улыбнулась. Но улыбка не была холодной, и он понял, что она немного издевается над собой.

— Я свою долю язвительности тоже внес, — признался Пол. — Одна из причин моего прихода — сказать тебе, что во многом это рефлекторно. Это моя самозащита. Я хотел попрощаться и сказать тебе, что… очень тебя уважаю. — Трудно было подбирать слова.

Она ничего не ответила, глядя на него ясными, блестящими зелеными глазами. Ну, подумал Пол, он это сказал. То, что пришел сказать. Он допил вино и встал. Она сделала то же самое.

— Мне надо идти, — сказал он, желая оказаться в другом месте прежде, чем кто-то из них скажет что-нибудь обидное и испортит даже это прощание. — Увидимся вечером, как я полагаю. — Он повернутся к двери.

— Пол, — позвала она. — Подожди.

Не Пуйл. Пол. Что-то дрогнуло в нем, как порыв ветра. Он снова обернулся.

Она не двигалась. Скрестила руки перед грудью, словно внезапно замерзла среди лета.

— Ты и правда собираешься меня покинуть? — спросила Джаэль таким напряженным голосом, что ему потребовалась целая секунда, чтобы убедиться, что он не ослышался.

И он убедился, и в то же мгновение мир покачнулся и зашатался в нем и вокруг него, и все изменилось. Что-то взорвалось в его груди, будто рухнула плотина, которая так долго сдерживала желание, что правда не могла пробиться в его сердце до самого последнего мгновения.

— Ох, любовь моя! — произнес он.

Казалось, комната озарилась светом. Он сделал один шаг, другой; потом она очутилась в кольце его рук, и невероятное пламя ее волос окутало их обоих. Он нашел ртом ее губы, поднятые навстречу его поцелую.

И в это мгновение к нему пришла наконец ясность. Все стало ясным. Он вырвался на свободу и побежал, с сильно бьющимся сердцем, под ясный стук молота в сердце. Теперь он был не повелителем Древа Жизни, а всего лишь смертным, которому долго отказывали, который долго отказывал сам себе, прикоснувшимся к любви и испытавшим ее прикосновение.

Она стала огнем и водой в его объятиях, она стала всем, чего он когда-либо желал. Ее пальцы сплелись у него на затылке, погрузились в волосы, притянули его голову вниз, к ее губам, и она снова и снова шептала его имя и плакала.

И так они слились наконец, дети Богини и Бога.

Они затихли среди разбросанных подушек, и она положила голову ему на грудь, и они долго молчали, а он перебирал пальцами рыжий водопад ее волос и вытирал ее слезы.

Наконец она переменила позу и положила голову к нему на колени, глядя на него снизу вверх. Она улыбалась совсем другой улыбкой, чем те, что он видел у нее прежде.

— Ты бы и правда мог уйти, — сказала она. Это не был вопрос.

Он кивнул, все еще словно в тумане, все еще дрожа и не веря в то, что с ним произошло.