– Как это откуда? Глаза есть, в школе учился.

– А вот в школе рассказывали: было время, когда и у нас денег не было.

– Так это в Гражданскую. И все равно, и тогда деньги были, керенки, пусть они ничего и не стоили. Люди не хотели хлеб отдавать за бумажки, вот и менялись всё на всё. Время требовало, продовольственная диктатура: кто излишки не сдавал или, что еще хуже, самогонку гнал, те – враги народа. Забирали лишнее и раздавали.

– Ну вот! – победоносно заметил Приходько. – Значит, можно без денег-то!

– Так вместо денег карточки были, трудодни, а потом и свои напечатали, – терпеливо объяснял Николай, – куда же без денег! Армию содержать надо? А милицию, а рабочих? И все равно были и спекулянты, и мешочники. Батя рассказывал: на Сухаревке можно было купить или выменять все: хоть булавку, хоть корову, а пуд картошки двадцать тысяч стоил. Значит, все равно были деньги.

– А если так: сколько поработал – столько и получил? – не унимался клещ Санька, и Колька, устав спорить, завершил дискуссию:

– У нас и так сколько заработал, столько и получил. Нос не дорос рассуждать. Утомил. Если такой умный, иди вон на завод или в Академию наук, а не в школу. Буковки складывать научился, а понимания – с гулькин нос. Смотри, свихнешься. И вообще, – тут Колька вспомнил, зачем пришел, – бросай по чужим садам лазать, а то – по шее.

Санька вспыхнул:

– Ах, чужие сады! Ты мне выволочку пришел устраивать? Так имей в виду: не стыдно мне! Чего стыдиться? Стыдно должно быть тем, кто на своей земельке втихаря яблочки растит! А потом тащит на рынок, поджираются на согражданах!

– А Маслов, стало быть, не поджирается? – с интересом уточнил Колька. Все-таки у этого психа интересные мысли, с вывертом!

– Нет! – уверенно отрезал Санька. – Витька эти деньги не присваивает, мы их на просвещение… – тут он маленько замешкался, как бы лишнего не сказать, – ну… мы на них подписку оформили, на «Пионерскую правду»! – И, явно нащупав под ногами твердую почву, продолжил: – Откуда, по-твоему, она в нашей пионерской висит? Что, директор расщедрился? А яблоки мы людям раздали, которые в казарме, у них-то нет ничего!

– Но яблоки-то чужие, как с этим быть? – тихо спросил Колька.

– Не чужие, а частные, – твердо заявил Санька, – буржуйские, если хочешь, кулацкие. А кулак и его частная собственность – вот главные враги Советской власти.

Он с досадой махнул рукой, замолчал, так до дома и дошли.

В коридоре, прощаясь, Колька протянул-таки руку, Санька машинально пожал ее. И снова начал:

– Все-таки насчет денег… Если бы все вместе договорились, что не нужны деньги, что каждый свое в общий котел, чтобы никому обидно не было…

– Так покажи пример и не выпендривайся.

Тут Приходько, покраснев до корней волос, плюхнулся на сундук, стащил с ног ботинки, указал на них царским жестом:

– На, забирай, пожалуйста! – И, развернувшись на пятках, свирепо промаршировал в подъезд, волоча за собой давно не стиранные портянки.

Колька вздохнул: «Ну дурак. Что с Марксом, что без Маркса».

В голову пришла прекрасная, пусть и подлая, идея.

Подхватив ботинки, он поднялся на этаж, вошел в квартиру и, следуя на звук воплей, без труда отыскал местонахождение тети Аньки Филипповны. Она жаловалась на жизнь соседкам на кухне, тем, что не успели разбежаться или просто настроены были хором поохать.

– Теть Ань, – позвал он с самым невинным видом, – я тут вот Саше ботинки предложил.