Мы доехали до маленького пятачка прерии, достигавшего в ширину примерно четверти часа конной езды. Проехав его, мы оказались в зарослях кустарника, хорошо нас прикрывавшего. Здесь я остановил лошадь и спешился.

— Олд Шеттерхэнд уже хочет устроить привал? — спросил мальчик.

— Нет, мы задержимся лишь на очень короткое время; я хочу переговорить с юма.

Вероятно, мое намерение показалось ему весьма необычным, но он промолчал. Я же развернул пакет с новым костюмом, чтобы переодеться. Мое старое платье с самого начала немного стоило, а во время плена оно так порвалось, запачкалось, словом, превратилось в лохмотья, и я стал похожим на пугало. Как же изменился мой вид, когда я надел новый костюм! Я не был щеголем, но эти южные индейцы обращают куда большее внимание на внешний вид, чем их северные собратья, да ведь и мексиканцы одеваются более броско и ярко, чем небрежные в одежде, скучные янки. Индейцы сиу или кроу никогда не обделят вниманием белого охотника, даже если он одет в лохмотья, однако у пимо или яки плохо одетый человек вряд ли вызовет к себе большое уважение. И все-таки очень часто, как известно, многое зависит именно от первого впечатления. Если бы я появился на асиенде не в старом костюме, то, вероятнее всего, Тимотео Пручильо мог бы мне поверить, и мне не надо было бы закатывать пощечину его славному мажордому и швырять его в ручей. Очевидно, даже в этих отдаленных краях красивая одежда человека поднимает его авторитет.

Переодевшись, я стал выглядеть словно богатый мексиканский помещик, кабальеро, отправившийся в путь с визитом к даме своего сердца.

— Уфф! — удивленно вскрикнул мимбренхо, когда я появился из-за куста, за которым, как за ширмой, переодевался. — Я тебя узнал с трудом, — и он покраснел от смущения. — Но именно так мы, мальчишки, и представляли себе Олд Шеттерхэнда, когда нам рассказывали о нем и о Виннету.

Невольно обрадовавшись моему преображению, он смутится еще больше; я постарался ободрить его, дав ему в руки медвежебой, и при этом сказал:

— Мой юный краснокожий брат может оставаться здесь и держать ружье, которое мне пока не нужно. Как только появятся юма, я поеду навстречу, чтобы поговорить с ними. Если их окажется так много, что они осмелятся на меня напасть, то мы, чтобы сдержать их, будем защищаться в нашем убежище.

Стоя возле крайних кустов, я внимательно наблюдал за дорогой, по которой мы только что приехали. Как я предполагал, так и произошло. Короткое время спустя я заметил вдали трех всадников, рысью передвигавшихся по прерии. Я поскакал им навстречу, приняв позу человека, совершенно беззаботно едущего своей дорогой. При этом я наклонился вперед, показывая всем своим видом, что очень устал и нисколько не обращаю внимания на открывшуюся передо мной прогалину.

Увидев меня, они насторожились; но поскольку за мной ни одного всадника больше не появилось, они решились ехать дальше. Уж одного-единственного всадника они явно не боялись. Я же вел себя так, будто все еще их не замечаю, однако удерживал штуцер поперек седла, чтобы одним движением привести его в боевую готовность. При этом я был убежден, что они меня не узнают, по меньшей мере — разглядят не сразу, потому что еще не видели меня в новой одежде, столь изменяющей мой вид, а кроме того, я так надвинул на подбородок кончик пестрой мексиканской гаргантильи, защищающего от солнца шейного платка, и нахлобучил до самых глаз широкополое сомбреро, что на всем лице остался видным один лишь нос.

Теперь они настолько приблизились ко мне, что я мог не только видеть их, но и слышать топот копыт. И вот я выпрямился, как будто только сейчас их заметил, и придержал свою лошадь, которую они видели впервые. Индейцы остановили своих животных шагах в десяти-двенадцати от меня; это оказались трое из пяти моих сторожей.