Катастрофа в Борках оказалась счастливой не только для царского, спасшегося от гибели семейства, но и для Витте. За несколько месяцев до катастрофы Сергей Юлиевич ехал в царском поезде от Ровно до Фастова. Поезд шел с очень большой скоростью, и Витте представил министру путей сообщения адмиралу Посьету доклад, требуя замедлить движение на целых три часа. Доказательства Витте были следующие: погонный фут русских рельсов весит 22–24 фунта против 28–30 заграничных, шпалы на дорогах России деревянные, за границей — металлические, балласт песочный, за границей — щебенка.

Расписание изменили, но Александр III был очень рассержен, он сказал Витте:

— Я на других дорогах езжу, и никто мне не уменьшает скорость, а на вашей дороге нельзя ехать просто потому, что ваша дорога жидовская. (Дорогу строил И. С. Блиох. — В. Б.)

Такое же недовольство высказал и министр Посьет. Ему Витте ответил, и царь этот ответ слышал.

— Знаете, ваше высокопревосходительство, — сказал Сергей Юлиевич, — пускай другие делают, что хотят, а я государю голову ломать не буду, потому что кончится это тем, что вы такой ездой государю голову сломаете.

Витте как в воду глядел.

На обратном пути из Ялты царский поезд, весьма тяжелый, ведомый двумя товарными паровозами, выбил рельс возле станции Борки.

Теперь, в 1894 году, в этом городке Харьковской губернии освящали церковь и часовню, построенные во спасение семьи государя. Серову был заказан групповой портрет «Александр III с семьей».

— Картину мою поставили в павильоне, возле церкви, где для их величеств и высочеств был устроен чай, — рассказывал Антон Савве Ивановичу. — Заправлял приемом харьковский предводитель дворянства граф Капнист. Он звал меня быть у картины, когда святое семейство изволят осмотреть ее. А я не пошел.

— Но отчего?! — воскликнул Савва Иванович.

— Не знаю. Струсил, должно быть… Когда меня позвали, государь сказал: «Кажется, она еще не совсем кончена». И я опять не нашелся, сказал, как щенок: «Да, не совсем». Тут подскочил Капнист, представил меня, а царь говорит: «Мы давно знакомы». Потом подошли Ксения и Михаил, а я, бедный, не знаю, как быть: кланяться — не кланяться. Поклонился слегка. Ксения тоже в ответ поклонилась, Михаил руку подал. Тут еще подошел Сергей Александрович, тоже за руку поздоровался. Вот и весь мой фурор. Царица чай пила, ей, видно, неудобно было подойти, а потом сразу началось представление харьковского дворянства. Капнист мне говорил позже: царица посмотрела картину и сказала Ксении: «Папа очень хорош и ты», а Ксения ответила, что на эскизе она лучше. Сам же государь сказал, как вошел: «Михаил совершенно живой, а против перчатки протестую». Наследник и Георгий не понравились… С Победоносцевым познакомился, он картину одобрил, почему-то за исключением Михаила. Как говорится, успех был, но уж и надоели мне эти Борки.

— Ты засиделся на одном месте, — сказал Савва Иванович. — Не хочешь ли прокатиться, хорошо прокатиться, так что дух будет захватывать?

Смотрел загадочно.

— На Север, что ли? — догадался Антон.

— Костенька уже чемоданы собирает, а ведь вы, как два сапога. Антон, обещаю: вы не только увидите красоту, которая изумительнее детских сновидений, вы станете Колумбами этой красоты… Существует и практическая сторона.