Он шел между двумя провожатыми, как преступник, шел, волоча ноги и не поднимая глаз от бледного ноздреватого покрытия на полу. Лифты удовлетворенно чмокали дверями, лениво поворачивались в гнездах огромные вентиляторы, и позади остались несколько ярусов, пока пол из ноздреватого не сделался тускло-металлическим и Ивар не ощутил присутствие многих людей.

Некоторое время он стоял, не поднимая головы; людей вокруг было много, но все они молчали. Ивар слышал приглушенное дыхание, едва различимый шелест комбинезонов — и ни слова, ни голоса. Тогда наконец он оторвал глаза от пола.

Круглое помещение, что-то вроде тамбура в пусковой шахте. Ивар повернул голову — и увидел пилотское кресло.

Кресло помещалось в центре, поддерживаемое трехпалой рукой манипулятора; оно чуть поднималось над собравшимися людьми, и к нему обращены были все взгляды.

В кресле сидела Ванина. Ивар прирос к железному полу.

Легче всего было представить, что женщина заснула в кресле, но Ванина не походила на спящую. Ивар не мог сейчас вообразить ее живой, не мог вспомнить, как двигались ее губы, когда она обращалась к нему, произнося какие-то обыкновенные слова; теперь она казалась воплощением смерти, и Ивар впервые в жизни смотрел смерти прямо в лицо.

Ему захотелось спрятаться или хотя бы схватить кого-нибудь за руку — но вокруг стояли чужие люди. Ивар затравленно оглянулся — за спиной у него молчала Милица, и глаза ее казались слепыми.

Никто не глядел сейчас на Ивара. Они стояли плотно, плечо к плечу, мужчины, женщины, молодые и старше, разные… У кого-то вздрагивали губы. Кто-то казался абсолютно безучастным.

— …Ты возвращаешься туда, откуда все мы родом. Легкого пути тебе… Хангарра, зар йу о фарра ор, зар йу о фарра бан…

Ивар не понял последних слов, но узнал голос.

— Там наша Прародина, там голубое над зеленым, там накрыт для тебя стол… Варрот, зар онна, о ранна орф, о шанн эр бар…

По гулкому тамбуру прошел вздох. Ивар заставил себя снова посмотреть на мертвое тело в пилотском кресле.

Барракуда стоял перед Ваниной, склонившись в поклоне, почти касаясь коленом пола:

— Легкого пути… Нет на тебе тяжких грехов, и да не будет длинной твоя дорога… И все же прими…

Неслышно подошел кто-то еще, и на острые колени Ванины легло широкое темное полотнище. Ивар узнал карту звездного неба — отличную навигаторскую карту, подобную той, которой обычно пользовался отец.

— Ступай, Ванина… Когда нам будет тяжело и тоскливо, пусть тебе будет легко и радостно. Пусть лучшие из нас встретятся с тобой, и воссядут с тобой за зеленые скатерти под синим шатром…

Ванина не отвечала, страдальчески опустив уголки мертвых губ. На фоне желтой кожи щек неожиданно темными казались ресницы — слипшиеся стрелками, будто от слез. Сглатывая горькую слюну, Ивар смотрел, как подходившие люди клали на колени неподвижной женщине медальоны из белого металла, и пряжки с цветными камнями, и старинные монеты, и квадратики хлеба, и пряди собственных волос; кто-то отдавал первое, что нашлось в кармане, кто-то снимал с себя самое ценное — Ванина, разметавшая на подлокотниках складки своего широкого одеяния, оставалась равнодушной к этим последним подаркам.

Потом Ивар перевел глаза — и увидел руку Ванины, жесткую костлявую кисть, выглядывающую из темного рукава. Поверх мертвой ладони женщины лежала живая мужская ладонь — будто Ванина страшилась предстоящего пути и могла ощутить всю нежность этого прощального прикосновения. Ивару вдруг стало так тоскливо, так одиноко, так безнадежно жаль себя, Ванину, кого-то еще, что подступившие слезы подернули происходящее дрожащей мутью.

Барракуда молчал, не выпуская мертвой руки, а тем временем в другую руку Ванины кто-то вложил горящий фонарик — тускло светящийся кристалл: «Освети… путь… освети… освяти… светлый… путь…» Губы Барракуды шевелились, но слов не было слышно, кто-то положил ему руку на плечо, он вздрогнул и задел локоть Ванины — тогда уже вздрогнул Ивар, потому что мертвая голова качнулась, вспыхнул камень в сложной тугой прическе и на лоб упала прядь, почти как тогда, в комнате, и лицо от этого сделалось почти милым — тогда милым, а сейчас жалобным, измученным и усталым.