Горский. Вот лист бумаги (разрывает лист), а вот и наши имена. (Пишет имена и свертывает билеты.)

Мухин (Вере). Вы что-то задумчивы сегодня, Вера Николаевна?

Вера. А почему вы знаете, что я не всегда такова? Вы меня видите в первый раз.

Мухин (ухмыляясь). О нет-с, как можно, чтобы вы всегда так были…

Вера (с легкой досадой). В самом деле? (К Станицыну.) Ваши конфекты очень хороши, Woldemar!

Станицын. Я очень рад… что вам услужил…

Горский. О, дамский угодник! (Мешает билеты.) Вот — готово. Кто же будет выдергивать?.. Mademoiselle Bienaimé, voulez-vous?

M-lle Bienaimé. Mais très volontiers.(С ужимкой берет билет и читает.) Каспадин Станицын.

Горский (Станицыну). Ну, расскажите нам что-нибудь, Владимир Петрович!

Станицын. Да что вы хотите, чтоб я рассказал?.. Я, право, не знаю…

Горский. Что-нибудь. Вы можете говорить всё, что вам в голову придет.

Станицын. Да мне в голову ничего не приходит.

Горский. Ну, это, разумеется, неприятно.

Вера. Я согласна со Станицыным… Как можно так, вдруг…

Мухин (поспешно). И я того же мнения.

Станицын. Да покажите нам пример, Евгений Андреич; начните вы.

Вера. Да, начните.

Мухин. Начни, начни.

M-lle Bienaimé. Oui, commencez, monsieur Gorski.

Горский. Вы непременно хотите… Извольте… Начинаю. Гм… (Откашливается.)

M-lle Bienaimé. Hi, hi, nous allons rire.

Горский. Ne riez pas d’avance. Итак, слушайте. У одного барона…

Мухин. Была одна фантазия?

Горский. Нет, одна дочь.

Мухин. Ну, это почти всё равно.

Горский. Боже, как ты остер сегодня!.. Итак, у одного барона была одна дочь. Собой она была очень хороша, отец ее очень любил, она очень любила отца, всё шло превосходно, — но вдруг, в один прекрасный день, баронесса убедилась, что жизнь в сущности прескверная вещь, ей стало очень скучно — она заплакала и слегла в постель… Камер-фрау тотчас побежала за родителем, родитель пришел, поглядел, покачал головой, сказал по-немецки: м-м-м-м-м, вышел мерными шагами и, кликнув своего секретаря, продиктовал ему три пригласительные письма к трем молодым дворянам старинного происхождения и приятной наружности. На другой же день они, разодетые в пух и прах, поочередно шаркали перед бароном, а молодая баронесса улыбалась по-прежнему — еще лучше прежнего — и внимательно рассматривала своих женихов, ибо барон был дипломат, а молодые люди были женихи.

Мухин. Как ты пространно рассказываешь!

Горский. Любезный друг мой, что за беда!

M-lle Bienaimé. Mais oui, laissez-le faire.

Вера (внимательно глядя на Горского). Продолжайте.

Горский. Итак, у баронессы были три жениха. Кого выбрать? На этот вопрос лучше всего отвечает сердце… Но когда сердце… Но когда сердце колеблется?.. Молодая баронесса была девица умная и дальновидная… Она решила подвергнуть женихов испытанью… Однажды, оставшись наедине с одним из них, белокурым, она вдруг обратилась к нему с вопросом: скажите, что́ вы готовы сделать для того, чтоб доказать мне свою любовь? Белокурый, по природе весьма хладнокровный, но тем более склонный к преувеличению человек, отвечал ей с жаром: я готов, по вашему приказанию, броситься с высочайшей колокольни в свете. Баронесса приветливо улыбнулась и на другой же день предложила тот же вопрос другому жениху, русому, предварительно сообщив ему отвей белокурого. Русый отвечал точно теми же словами, если возможно, с бо́льшим жаром. Баронесса обратилась, наконец, к третьему, шантрету. Шантрет помолчал немного, из приличия, и отвечал, что на всё другое он согласен, и даже с удовольствием, но с башни он не бросится, по весьма простой причине: раздробив себе голову, трудно предложить руку и сердце кому бы то ни было.