Дело «Ночной совы» закончено.
Эд за столом на кухне пишет для Паркера последний отчет по делу. Инес – в спальне: теперь это ее спальня. Пожалуй, он мог бы сказать: «Не будем загадывать на будущее, позволь мне просто спать с тобой», – но духу не хватает. Инес обложилась книжками о Рэймонде Дитерлинге – набирается храбрости, чтобы попроситься к нему на работу. В последнее время она мрачна и задумчива, даже известие о найденном оружии ее не обрадовало – а ведь это значит, что ее показания не понадобятся. Раны ее зажили, волосы отрастают, от синяков не осталось и следа. Душевные раны затягиваются куда медленнее.
Звонит телефон, и Эд берет трубку. Слышен щелчок – это в спальне сняла вторую трубку Инес.
– Алло!
– Здравствуй, Эд, это Расс Миллард.
– Как поживаете, капитан?
– Мальчик мой, для сержантов и выше я Расс.
– Расс, слышали о машине и стволах? Дело «Ночной совы» закончено.
– Не совсем: поэтому я и звоню. Мне только что позвонил знакомый из службы шерифа, он работает в Отделе тюрем. Сказал, что до него дошел слух: Дадли Смит с Бадом Уайтом хотят выбить из наших парней признание. Завтра утром, рано. Я распорядился перевести их в другой корпус, чтобы Смит с Уайтом до них не добрались.
– Господи!
– Вот именно. У меня есть план, сынок. Приедем туда как можно раньше, представим им новые улики и попробуем добиться признания законным путем. Ты будешь «злым» полицейским, я – «добрым».
Эд поправляет очки.
– Когда?
– Давай к семи.
– Ладно.
– Но учти, сынок, этим ты наживешь врага в лице Дадли.
Щелчок – Инес повесила трубку.
– Ну и черт с ним. Увидимся завтра, Расс.
– Выспись хорошенько, сынок. Отдохни и наберись сил перед завтрашним.
Эд кладет трубку. В дверях Инес: полы халата Эда волочатся по полу.
– Как ты смеешь… как смеешь так со мной поступать?!
– Тебя никто не просил подслушивать.
– Я жду звонка от сестры. Эксли, как ты можешь?!
– Ты хотела, чтобы они попали в газовую камеру? Туда они и отправятся. Не хотела давать показания? Теперь и не придется.
– Я хочу, чтобы они страдали, черт побери! Чтобы им было больно! Так же больно, как мне!
– Не надо, Инес. Так нельзя. Это дело требует абсолютной справедливости.
Она смеется ему в лицо:
– Разговоры о справедливости тебе подходят, как мне – твой халат, pendejo [27].
– Инес, ты получила то, что хотела. Успокойся. Забудь об этом. У тебя своя жизнь.
– Какая жизнь? С тобой? Ты никогда на мне не женишься. Обращаешься со мной, словно я стеклянная, – но всякий раз, когда я уже готова тебе поверить, что-нибудь такое выкидываешь, что я говорю себе: «Marde mia, да как же можно быть такой дурой?» А теперь отказываешь мне даже в этом? В такой малости?
– Инес. – Эд указывает на свой отчет, – над этим делом работай и несколько десятков людей. И дело раскрыто. К Рождеству эти животные будут уже мертвы. Todos [28], Инес. Absolutomende. Тебе этого мало?
– Конечно мало! А ты как думаешь? Шесть часов они били меня, насиловали, совали в меня стволы – и что за это получат? Какие-то десять секунд – и вечный сон? Да, мне этого мало!
Эд встает.
– И поэтому ты позволишь Баду Уайту развалить дело. Инес, я уверен, что все это – дело рук Эллиса Лоу. Он хочет превратить суд в спектакль, в собственное шоу и ради этого готов подставить под удар все, чего мы добились! Подумай головой, Инес!
– Нет, это ты подумай головой. |