— Потому! — выдохнула она и с силой провела по волосам, будто успокаивая саму себя.

Он проследил за ее жестом мимолетным, бездумным взглядом. И почему-то перестал дышать. На секунду, на один миг, но услышал отчетливо, как пусто внутри него, как страшно тихо. Ни понять, ни осознать целиком это было невозможно. И заглохшее сердце, будто почувствовав, что дальше молчать нельзя, надавило на грудь, встопорщилось и поскакало, как прежде.

Тогда мелькнуло почти ликующее: «Она тоже волнуется!»

— Может, присядешь? — осторожно спросил он. Алена ощетинилась моментально, услышав издевку, которой и не было в помине.

— Что вы распоряжаетесь в моем доме, а? И так весь день коту под хвост из-за вас!

— Из-за меня?! Ну, да. Вообще, да. Но я же извинился. Он улыбнулся вдруг, но она на него не смотрела.

Уткнулась в окно и пробурчала оттуда:

— И шарфик не принесли. Мой любимый, между прочим. Все кувырком!

— Ну, простите меня! Найду я шарфик!

— Да идите вы к черту со своим шарфиком…

— Это ваш шарфик, — напомнил Кирилл.

— Как вы мне надоели!

— А я думал, мы друг другу нравимся.

Им овладело вдруг жутковатое веселье, когда точно не знаешь, почему смеешься, зато уверен, что скоро вместо смеха останется пустота. И полынная горечь во рту.

Ну, зачем, зачем?

Что ты тут сидишь, в который раз спросил у себя Кирилл.

И вдруг отчетливо понял. Словно кто-то подсказал, внятным, горячим шепотом: «Она волнует тебя».

Как-то странно волнует. Прикоснуться к ней вроде не хочется. Или хочется все-таки? Нет, не в этом дело.

На нее невозможно смотреть спокойно. И слушать ее тоже спокойно нельзя.

То и дело его прошибает электрическим разрядом, и не разберешь, злость это или восхищение.

Чем восхищаться-то, а?

Обычная девица. Нет, женщина. Но ведь — совершенно обыкновенная. Затюканная домашним хозяйством и мужем, охочим до богатства. Ребенок опять же. Кажется, она говорила, дочка. До самой себя давно нет дела, и руки не доходят, и времени жаль, и надежда кончилась. Крупными буквами на лбу: «Мне все равно!» Глаза можно спрятать за темные очки. Волосы запихать под шарфик. И юбку до колен, раз уж никак нельзя спрятаться целиком и полностью в скафандре! И осторожно топтаться на месте. Потому как шаг в сторону неизвестно к чему приведет.

Вот и все. Ничего особенного.

Остальное он просто придумал.

Взгляд с робким ожиданием чуда. Детское лукавство веснушек. Беспокойный рот. Творог на завтрак, комедию на ужин. Одиночество пощечиной в тишине повседневных хлопот. Неверие. Доверчивость. Слабость зябких пальцев. Сила темных, внимательных глаз. Неразделенность случайной улыбки, неприкаянность беспричинных слез, слякотной лысой осенью — надежда на лето.

Ничего подобного. Очнись, ну же!

Ты просто чувствуешь себя виноватым, вот и наплел невесть что!

— Может быть, достаточно шуток на сегодня? — учительским тоном произнесла Алена. — Что вы расселись? Уходите.

— Конечно. Извините, — он суетливо вскочил и, едва не вихляя задницей, боком протиснулся в коридор.

Краем глаза уцепил молоток и нож на полочке. Озабоченно крякнул.

— А для кого эти штуки? — запоздало поинтересовался Кирилл.

— Будете шута горохового изображать, так и для вас сгодятся, — устало откликнулась она.

Он помрачнел, но не от ее тона, а — догадавшись.

— Вы ждали тех бандитов? Не бойтесь, они не придут больше.

— Откуда вам знать? — отмахнулась Алена.

— Я же говорю, Балашов уехал из города, а вы их интересовали только из-за него.