– И вы, сэр, которые думаете, что всякое усовершенствование в человечестве зависит от смешения пород, вы, сэр, чья вся Теория есть не иное что, как положительноеоправдание эмиграции, пересаживания и взаимного усовершенствования людей, вы менее всякого другого должны удерживать в родной земле вашего сына, вашего старшего сына, потому-что вот младший сын открыто проповедует дальние странствования.

   – Пизистрат, – сказал мой отец, – твое заключение синекдоха: оно красноречиво, но не логично.

   И с этим, решившись более не слушать ничего, отец мои ушел в свой кабинет.

   Внимание его, однакож, было возбуждено; с этого времени он стал пристально следить на моими склонностями и предрасположением, сделался молчалив и задумчив и, наконеп, пустился в долгия совещания с Роландом. Результатом всего этого было, что, одним весенним вечером, когда я рассеянно, лежал в траве и папоротнике, росших между развалинами, я почувствовал прикосновение руки к моему плечу; и батюшка, усевшись возле меня на обломке камня, серьёзно сказал мне:

   – Поговорим-ка, Пизистрат; – я ожидал лучшего от твоих занятий Робертом Галлем.

   – Батюшка, лекарство оказало мне большую пользу: после него я перестал жаловаться, и спокойно и весело, гляжу на жизнь. Но Роберт Галль исполнил свое призвание, и я-бы хотел исполнить мое.

   – Да разве тебе нет призвания в родной стране? беспокойная душа! – сказал батюшка с сострадательным укором.

   – Что для великих людей стремление гения, то для людей посредственных инстинкт призвания. Во всяком человек есть невидимая магнитная стрела, а в том, что он может выполнить лучше всего, лежит для него притягательные сила.

   – И неужели, – сказал отец – тебя не привлекает ничто, кроме большего материка Австралии?

   – Сэр, если вы будете смеяться, я не скажу ничего больше.

   Батюшка нежно взглянул на меня, когда я грустно и в смущении опустил голову.

   – Сын мой, – сказал он, – неужели ты думаешь, что я в самом деле могу шутить, когда дело идет о том, раэделить ли нас пространными морями и долгими годами.

   Я прижался ближе к нему и не отвечал ничего.

   – Но я в последнее время наблюдал за тобой, – продолжал он, – и заметил, что прежние твои занятия тебе опротивели, и (я говорил об этом с Роландом) что твое желание сильнее и основательнее, нежели пустая блажь мальчика. Я спросил себя, какую будущность представлю тебе дома, которою-бы ты удовольствовался, и не вижу ничего такого; поэтому, я-бы сказал тебе «иди себе своей дорогой и помоги тебе Бог», но твоя мать,Пизистрат!

   – Увы, сэр, в этом-то и весь вопрос, и тут я, право, не знаю, что делать.