— Значит, Пьер, это — Черчилл? — спросила она. — Тот самый Черчилл, куда приходят пароходы?

— Да, Жанна, это тот самый Черчилл, о котором я говорил тебе, — последовал ответ.

Снова наступило молчание, которое длилось около минуты. И вдруг с отчаянным надрывом в низком ясном голосе девушка произнесла несколько слов, которые потрясли Филиппа.

Она воскликнула:

— Я ненавижу его, Пьер! Ненавижу, ненавижу, ненавижу всей душой!

Филипп неожиданно для самого себя выступил вперед и сказал:

— Я тоже ненавижу его!

ГЛАВА VI

Едва он произнес это, как пожалел о своих словах. Он много дал бы за то, чтобы вернуть их обратно.

Девушка смотрела на него в упор, и он прочел в ее глазах нескрываемый страх. Гораздо энергичнее ее действовал полукровка, который в один миг вскочил на ноги, протянул руку к чему-то, что болталось на его животе, и весь подался вперед. В эту минуту он был похож на зверя, готового со стремительностью пружины ринуться в бой. Совсем близко, почти рядом, застыл волкодав, обнаживший страшные белые клыки. Девушка наклонилась над собакой и опустила руку на ее вздыбившуюся шерсть. В то же время она не отрывала глаз от Филиппа, который слышал, как она произнесла что-то, оставшееся ему непонятным. На миг все участники этой сцены стояли совершенно недвижно, почти не дыша. Единственное движение обнаруживал клинок, который Филипп заметил в руках полукровки.

— Вы напрасно делаете это, мсье, — сказал он, указывая на оружие. — Мне ужасно неприятно, что я потревожил вас. Видите ли, иногда случается, что я прихожу сюда, чтобы покурить и послушать шум прибоя. Мне послышалось, что вы заявили о ненависти к Черчиллу, и отозвался, потому что я ненавижу его точно так же, как и вы. Вот почему я ответил, хотя никто ни о чем меня не спрашивал!

Он повернулся к девушке:

— Я страшно огорчен! Ради бога, простите!

Он взглянул на нее с новым выражением изумления в глазах. Высокая, стройная, она отбросила назад свои распущенные волосы. В глазах ее уже не было прежнего испуга. На ней было платье из нежнейшей желтой кожи, похожей на верблюжью. Ее горло было открыто. На плечах лежал широкий кружевной воротник. На одной руке, поднятой к груди, Филипп заметил широкий плюшевый манжет, какие носили лет двести назад. Ее губы полуоткрылись и обнаруживали два ряда белоснежных зубов. Грудь высоко поднималась и опускалась, и у Уайтмора почему-то создалось впечатление, что она слышала его слова, но ничего не поняла.

— Вы, мсье, просто поразили нас своим неожиданным появлением, вот и все, — почти спокойно произнес Пьер. Он в совершенстве владел английским языком. Закончив свою фразу, он отвесил низкий учтивый поклон.

— Вы должны меня простить! — продолжал он. — Я выразил вам такое недоверие! Прошу вас не сердиться!

Филипп протянул ему руку.

— Меня зовут Филипп Уайтмор! — сказал он. — Я остаюсь в Черчилле в ожидании ближайшего парохода. — Он помолчал и прибавил. — Я надеюсь, что вы разрешите мне занять место на скале рядом с вами.

На один момент рука Пьера очутилась в его руке. Полукровка снова отвесил поклон, столь любимый придворными старых времен. Филипп обратил при этом внимание на то, что на руках Пьера были такие же широкие, стильные манжеты, как и у девушки. Оказалось еще, что на перевязи у него болтался не нож, а коротенькая рапира.