|
Едва только забрезжил свет Первой Индустриальной революции. А нашим предкам удалось совершить свою собственную революцию, направленную в общем-то против того, с чем мы пытаемся сразиться сейчас. Разумеется, шкала отсчета была тогда несколько иной, куда там им до наших замыслов и масштабов, но идеи, причины, чаяния – в сущности своей были теми Же. Все они – этот народ действительно представлял собой пестрейшую мозаику десятков автономных культур: фермеры, купцы, мореплаватели, ученые, переселенцы с западных территорий, еще Бог знает кто – словом, все они были объединены одним желанием – выразить свою идею о личности и свободе личности, оставаясь сынами того государства, которое было когда-то их родиной. Родина эта стала тиранить их, понимаешь, и очень желала удержать в своей железной руке. Но они-то ведь выросли. Эта жизнь на бескрайних полях и в горах изменила их, вселила в них веру в себя. Точно так же, как жизнь в нашем Приграничье переделала и нас. А теперь наша мать-Империя не может позволить себе просто отвернуться и позволить нам пойти своей дорогой. Синклер, усевшись в своём кресле поудобнее, потер свою уже начинавшую седеть бородку. – Самая большая из проблем, перед которыми оказались тогда американцы, – продолжал он, – суметь сделать так, чтобы эта в высшей степени пестрая и разнородная группа – тринадцать совершенно отдельных, самостоятельных колоний – чтобы они начали сотрудничать. Ведь каждый испытывал, что-то вроде зависти к другому… ну совсем как наши Варуна и Ново-Киев. Почти у всех существовали какие-то разногласия с соседом по таким вопросам, как, например, допустима ли работорговля или нет, все это очень похоже на споры наших «Свободы» и «Радуги». – Работорговля? Так ведь работорговля поставлена вне закона уже Бог знает сколько столетий. Какая у нас может быть работорговля? – А дети генной инженерии? Эти самые «геники»? Разве это не сходные проблемы? Хотя сказано это было очень мягко, без тени упрека, лицо Кати тут же зарделось… Что это было? Смущение? Стыд? До сей поры она никогда не задумывалась об этом. Ей и в голову не приходило, что геники могут быть частью проблемы. Она ежедневно видела их десятками в парках и на улицах Джефферсона. В большинстве миров они, как правило, составляли незначительное меньшинство, их и их проблемы предпочитали оттеснять в тень и не выставлять напоказ. – Во всяком случае, – продолжал Синклер, – полк из жителей Род-Айленда никак не желал идти в бой плечом к плечу с какими-то мэрилендцами или нью-йоркцами, если взять это в качестве примера. И командиром они желали видеть над собой уравновешенного, добродушного жителя Род-Айленда, а не какого-то там придурка из Вирджинии. Все эти названия ничего не говорили Кате, хотя она смутно догадывалась, что Синклер имел в виду прежних земных североамериканских колонистов. – Как я понимаю, они все были американцами? Синклер улыбнулся. – Ну, такого понятия как «американцы» тогда еще не существовало – тогда человек мог быть вирджинцем, жителем Род-Айленда или Пенсильвании и уж потом американцем. Слово «Америка» в те времена ассоциировалось с чем-то очень большим, слишком абстрактным. Как, например, Шикидзу для нас. Да что говорить, а разве ты можешь просто представить себе размеры такого колоссального образования, как Империя из семидесяти восьми миров? Если уж каждый мир в отдельности представляет собой целую вселенную, состоящую из самых различных групп населения, целую палитру культур и богатейшую историю, взять хотя бы к примеру нашу Новую Америку, нашу прежнюю родину, нашу Мать-Землю? – Я никогда не задумывалась об этом, никогда не рассматривала все это с такой точки зрения, генерал, – призналась Катя. |
