Для меня это прозвучало, как отрывок из «Дома, который построил Джек».

— А затем, — продолжал малыш Бинго, — у меня появится возможность навестить дядю и припереть его к стенке. В душе он большой сноб, и когда я сообщу ему, что женюсь на дочери эрла…

— Послушай, старина, — не удержался я, — не забегаешь ли ты слишком далеко вперёд?

— Да ну, брось. Естественно, окончательно ничего ещё не решено, но вчера она практически призналась, что я ей очень нравлюсь.

— Что?!

— Ну, она сказала, что любит людей, надеющихся только на самих себя, мужественных, красивых, смелых, с сильным характером, честолюбивых и предприимчивых.

— Уйди, малыш, — сказал я. — Уйди и дай мне спокойно сесть яйцо всмятку.

* * *

Позавтракав и одевшись, я добрался до телефона и, оторвав Юстаса от занятий, велел ему поставить по десятке от каждого из нас на резвую лошадку из Твинга. После ленча Юстас перезвонил мне, сообщив, что поставил семь к одному, так как шансы Хеппенстолла упали из-за слухов, что он заболевает сенной лихорадкой и может свалиться в любую минуту. Должен вам сказать, мы успели внести деньги вовремя, потому что в это воскресенье старик закусил удила и порадовал нас тридцатишестиминутной проповедью о Распространённых Предрассудках. Я сидел в церкви рядом со Стегглзом и видел, что он заметно побледнел.

У коротышки Стегглза была крысиная физиономия, а глаза всё время бегали, словно он подозревал всех и каждого в непорядочности; и как только мы вышли из церкви, он объявил, что старый Хеппенстолл теперь пойдёт пятнадцать к восьми, а затем добавил, что игра велась нечестно и, если б это было возможно, он пожаловался бы в Жокей-клуб. Естественно, столь неравные шансы отпугнули от старика всех игроков, и временно желающих делать ставки вообще не оказалось. Наступило затишье, но после ленча во вторник, когда я прогуливался в саду, наслаждаясь сигаретой, Клод и Юстас прикатили на велосипедах, бешено вращая педалями, и сообщили дурные новости.

— Берти, — дрожа от возбуждения, сказал Юстас, — если мы немедленно не предпримем каких-нибудь мер, наше дело дрянь.

— Что случилось?

— Г. Хейворд, вот что случилось, — мрачно произнёс Юстас. — Из Нижнего Бингли.

— Мы не приняли его в расчёт, — пояснил Клод. — Непонятно почему, но все его проморгали. Так всегда бывает. Стегглз его проглядел. Мы его проглядели. Сегодня утром мы совершенно случайно проезжали по Нижнему Бингли, а в церкви было венчание, и нам внезапно захотелось проверить, в какой форме находится

Г. Хейворд — на тот случай, если вдруг он окажется тёмной лошадкой.

— И хорошо, что проверили, — заявил Юстас. — Он выступил с речью, продолжавшейся ровно тридцать шесть минут по хронометру Клода! И это на деревенской свадьбе! Представляешь, какую проповедь он прочтёт в воскресенье?

— Нам остается только одно, Берти, — сказал Клод. — Тебе придётся раскошелиться, чтобы мы смогли поставить на Хейворда и не потерять денег.

— Но…

— Другого выхода нет.

— Да, но послушай, это уж слишком, знаешь ли. Мы вложили в Хеппенстолла сорок фунтов.

— У тебя имеются другие предложения? Надеюсь, ты не думаешь, что старик может дать Хейворду четыре минуты форы и выиграть?

— Эврика! — воскликнул я.

— Что?

— Я знаю, как нам обезопасить нашего кандидата. Я зайду к нему сегодня вечером и попрошу сделать мне одолжение и прочитать проповедь о Братской Любви.