Солнечные лучи пробиваются сквозь листву, рисуя на коже Чанды Деви географические узоры. На ее руке он видит горный хребет. На ногах — реку. На горле — беспокойный водопад, отражение ее волос. Вскоре солнце сдвинется дальше к западу, и тогда все реки, хребты, пики и водопады на ее теле погрузятся во тьму. Вечер придет к концу. И способ восстановить увиденное только один: путешествовать вместе с солнцем, переживать закат снова и снова в разных точках земного шара — в монгольских степях, на ветреных перевалах Гиндукуша, в песчаных холмах Калахари, на острове Крит, в немецком Шварцвальде и норвежских фьордах. Когда Гириджа Прасад добирается до Шотландского нагорья, его отвлекает воспоминание. Во влажных тропиках он грезит о снеге.

— Ты видела снег? — спрашивает он.

— Нет. На что он похож?

Невозможно описать снег, когда сидишь на Андаманах. Какофония муссонов заглушает тихий шелест снегопада. В мыслях Гириджа Прасад возвращается к одинокой прогулке в засыпанном снегом парке — он гулял там, когда учился в Оксфорде. Слой мягчайшего белого пуха превратил обыденность в сновидение. Ничто — ни озеро, ни небо, ни даже солнце — не осталось прежним. Голые деревья подернулись льдом, будто мхом. Снег тяжело лежал на уцелевших листьях, его ноги тяжело ступали по снегу. Знобкий воздух щекотал ноздри и продирал горло. Сидя на высочайшей вершине архипелага, ровно посередине между экватором и тропиком Рака, Гириджа Прасад мечтает о невозможном. Он хочет увидеть такой же закат над снежным пейзажем.

— Я не могу описать тебе снег, — говорит он Чанде Деви. — Мы, жители тропиков, не способны постичь всю его красоту, даже в воображении. Но я могу показать тебе, как солнце заходит над снегом. Для этого надо съездить в Кашмир зимой.

— А как же острова? — спрашивает она. — Может быть, мы никогда не захотим отсюда уезжать.

— Тогда в другой жизни.

Какой бы забавной ни казалась Гиридже Прасаду теория переселения душ, он не может не признать ее романтическую притягательность — ведь она разрешает ему насладиться в обществе жены другим закатом в других краях.

Она краснеет. Он тоже. Гириджа Прасад тянется к ее руке. Чанда Деви сплетает свои пальцы с его.

Весь остров подключается к происходящему. Птицы, насекомые, деревья, волны и алеющее над горизонтом солнце — все играют свои партии в обширной симфонии, которой дирижирует этот союз пальцев.

Роман Гириджи Прасада со снегом мог бы стать долгим и плодотворным, если бы не его научное увлечение тропическими лесами. Ощущая мимолетность присутствия этого ледяного пуха в своей жизни, он сполна использовал каждую встречу с ним и наблюдал за его хрупкостью и утонченными повадками, покуда ресницы у него не смерзались, а пальцы не теряли всякую чувствительность.

В ту ночь напоминание о снеге тревожит сон Гириджи Прасада. Час за часом он тратит на то, чтобы извлечь из своей памяти весь снег и украсить им остров, на котором спит. Ему видится этот зеленый край, ослепленный снегопадом.

Листва никнет, просыпая снег на липкую тропическую почву. Насекомые обратились в ископаемых, вмерзших в лед. Не способные выбраться наружу змеи, многоножки и земляные черви волей-неволей погружаются в спячку. Холоднокровные крокодилы с трудом ползают по льду, сковавшему реки, и их заносит, как крабов. Простуженные кукушки охрипли. Ярких, разноцветных попугаев и зимородков Гиридже Прасаду хочется облить сверкающей белизной, ибо, когда падает снег, весь мир бел. Ночное небо светится его отражением. Луна и звезды по сравнению с ним бледны. Вдохновленные стылыми просторами голуби расхаживают по озерцам и речкам, откладывая яйца где им вздумается. Тропический лес съеживается. Плоды и листья увядают мгновенно.