Кровь уже пропитала тряпки и сочится сквозь мои пальцы. — Я кому сказала, марш отсюда немедленно.
— Нет, — стоит на своем Газ, — плевать мне на то, что случится, — мы здесь без тебя не останемся. Один раз уже остались. Ничего хорошего из этого не получилось.
— Я с Газманом согласна, — Надж скрещивает на груди руки.
Ангел поддакивает ей и кивает. Даже Тотал, сидящий на песке у ее ног, согласно подрявкивает в такт ее кивкам.
От удивления у меня отвисает челюсть. Они никогда в жизни не сопротивлялись моим приказам.
Но, как ни хочется мне на них хорошенько наорать, уже поздно. Двое санитаров с носилками бегут к нам, увязая в песке. По нашим лицам бегают красные полосы света — «скорая» стоит в стороне, но мигалка продолжает крутиться.
— Сетьчярп! Седз онсапо. Етидоху, — этот наш тайный язык — мой последний шанс. В страродавние времена, еще за решеткой в лаборатории, чтобы нас никто не понял, мы использовали его в случаях крайней опасности.
— Нет, — говорит Газман, и его нижняя губа начинает дрожать. — Отч аз ин.
— Что здесь произошло? — Врач «скорой» уже наклонился над Клыком со стетоскопом.
— Несчастный случай, — отвечаю я ему, продолжая испепелять взглядом Газа, Надж и Ангела.
Неохотно снимаю с Клыка руки. Они у меня ярко-красные, как и все его тело. А лицо у него — белое и неподвижное.
— Какой такой «несчастный случай»? С бешеным медведем что ли повстречались?
— Примерно так, — коротко вру я сквозь зубы.
Санитар светит в глаза Клыку лучом маленького, но сильного фонарика. И до меня доходит, что Клык без сознания. Ужас и чувство опасности сплелись во мне воедино. Мы все вот-вот попадем в госпиталь. Одного этого уже будет достаточно, чтобы у всех нас крыша поехала. И сверх того, я наконец отчетливо осознаю, что все это может оказаться напрасным.
Потому что Клык все равно умрет.
«Скорая» внутри показалась мне настоящей тюрягой на колесах.
Знакомый запах антисептика вызвал перед глазами картины бредовых кошмаров Школы и лаборатории. От этих воспоминаний живот мне скрутило в тугой болезненный узел.
Сижу рядом с Клыком и держу его холодную руку, в вену которой ему уже вставлена игла капельницы. Сказать моим все равно ничего невозможно — какие там разговоры перед санитарами и врачом. Да и что мне им сказать — меня накрыли страх, горе и безумие, лишив способности сколько-нибудь здраво оценить ситуацию.
Скажи, ты все знаешь, Клык выживет? — спрашиваю я Голос.
На ответ я не слишком надеюсь. Когда мне надо, он ничего напрямую не скажет. Я и сейчас от него никакого ответа не получаю.
— Внимание, сердце! — один из медиков обеспокоенно достает кардиограф. Электрокардиограмма показывает бешеный ритм сердца.
— Делаем экстренную дефибрилляцию. — Они немедленно пристраивают к его груди лопаточки электродов.
— Не надо! — медики изумленно оборачиваются на мой громкий голос. — Не надо, у него сердце всегда так колотится. Очень быстро. Это для него нормально.
Послушали бы они меня или нет, мне так и не удалось узнать — в этот самый момент мы въехали в ворота больницы. И вокруг нас завертелась суетливая карусель.
Подъехали больничные санитары с каталкой. Команда «скорой» передает медсестрам бумаги со снятыми показаниями. Клыка тут же увозят куда-то по длинному коридору, и мы теряем его из виду. Пробую пройти за ним, но меня останавливает дежурная медсестра:
— Пусть его доктора сначала осмотрят. |