—   Ничего, — охлаждал его Никольский, — это все нам с тобой когда-нибудь крепко пригодится.

—                 Арсеньич был щепетильно честен, это Никольский знал твердо. Хотя не лишен авантюрных начал. И это тоже было хорошо. В короткое время собрал и обучил, приспособил к охранной работе полсотни вполне достойных ребят, вышедших из Афгана с разрушенными идеалами и судьбами. А кроме того, в областном институте физкультуры, что расположен в Малаховке, то есть прямо под боком, тоже отобрал десятка два спортсменов, которые были не прочь подработать в свободное от занятий время. Но что сегодня жизнь даже профессионального спортсмена! Полунищенство. Это понимали и сами студенты. И тогда по предложению Арсеньича акционерная компания «Нара» заключила долговременный контракт с фирмой «Аскольд», которая набирала для обучения и подготовки студентов, гарантируя им после окончания школы работу в частных службах охраны. Ну, это последнее было Никольскому вовсе не обязательно, охрана ему требовалась лишь для своих структур, а вот образование соответствующее «Аскольд» обеспечивал, а кроме того, выдавал и персональные лицензии на право заниматься охранной работой и иметь оружие, что в наш непредсказуемый век немаловажно.

Словом, эту проблему Арсеньич решил быстро и по-деловому, поставив все на абсолютно законную основу.

И сегодня утром, сразу после первого же сообщения по телевидению, Арсеньич связался со старшим охраны банка и офиса и дал команду, чтоб никаких митингов и никакой политики. Властям по предъявлении соответствующих документов сопротивления не оказывать, по поводу всех остальных — работа в обычном режиме.

Витюша Степанов доложил: эта чертова непоседа Алена уже с утра, сразу после воззвания ГКЧП, куда-то намылилась со своими подругами. То ли митинговать на Манежной, то ли российский Дом Советов неизвестно от кого защищать. Хоть разорвись ты тут, задал же задачку Никольский.

Арсеньичу не нравилась игра Никольского с Сучковым. Послать бы того сразу и подальше, по-солдатски, — и дело с концом. Сил хватит для защиты. А теперь, когда уже вроде и какой-то странный уговор сложился, отступать будет труднее. И еще сложнее — объяснить причину своего отступления. Нет, пожалуй, не совсем здесь прав оказался Женя. Они уже говорили на эту тему, и не раз. Никольский, в общем, соглашался с Арсеньичем. Но чего-то не хватало для окончательного решения. Теперь-то Арсеньич понимал, что, случись, к примеру, у них с Татьяной это объяснение пораньше, они все были бы сейчас на коне. У Татьяны ум трезвый и бескомпромиссный, когда дело касается серьезных вещей, так ему, во всяком случае, казалось. И скажи она тогда свое веское слово, не было бы наверняка нужды выбираться из добровольно затянутой петли.

Впрочем, именно сегодня Арсеньич, как и Никольский, — тут они шли в своих рассуждениях, что называется, ноздря в ноздрю, как рысаки на скачках, — были почему-то уверены, что всю их дальнейшую судьбу решат ближайшие два-три часа. А остальное, даже если где-то и кровь прольется, будет делом техники. На войне — как на войне, без жертв не бывает.

Но вот Сучков сидит занозой в мозгу и не дает возможности спокойно поразмыслить и оценить происходящее. Будто чего-то не хватает, нетерпение гложет какое-то, возбуждение мучает. Это плохо. Арсеньич привык в самых жестких ситуациях быть предельно сосредоточенным и стараться владеть ими, а не подчиняться им.

Примерно на ту же тему размышлял сейчас и Никольский.

Радио в машине, наверное, в десятый уже раз талдычило одно и то же, и обкатанные, стертые слова о необходимости возвращения к немедленной и всеобщей справедливости, за которыми уже четко просматривалась жажда еще большей, абсолютной теперь уже власти, не вызывали первоначальной мысли: а вдруг они и в самом деле искренни и желают добра? Нет, ничего кардинально нового нельзя было уже ожидать от людей, ни черта не смыслящих в объективных процессах, происходящих в обществе и уже крепко затронувших его глубинные слои.