|
— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Вы нездоровы?
Анна улыбнулась в ответ:
— Разве я похожа на больную?
Она действительно в это утро выглядела на редкость хорошо. Ее широкое лицо с крупными мужскими чертами и рябинами на лбу и щеках уже утратило утреннюю одутловатость, а глаза блестели свежо и приветливо.
В руке Анна держала какую–то бумагу, которую, видимо, только что читала.
Бирон наклонился, поцеловал руку:
— Какое–нибудь важное дело?
— Нет. Это — стихи.
— Вы читаете русские стихи? — удивился Бирон, взглянув на бумагу. — Разве есть русские стихи? И что за фантазия — читать стихи?
— Они обращены ко мне.
Анна слегка смутилась. Она никак не могла привыкнуть к своему положению, и ее императорство все еще казалось ей сладким волнующим сном. И все, что подтверждало его действительность, радовало и волновало ее.
Стихи были похвальной одой ей — «благочестивейшей государыне Анне Иоанновне, императрице и самодержице всероссийской». И только поэтому она уже в который раз старательно перечитывала их.
Больше всего ей нравились первые строки, а дальше вирши становились слишком хитроумными, и смысл их был для Анны темноват.
Бирон сел в кресло и вытянул длинные крепкие ноги, обтянутые розовыми чулками.
— И что же пишет этот российский стихотворец?
Бирон знал по–русски лишь несколько ругательств. Анна начала переводить стихи на немецкий язык.
— Он пишет, что я красивая женщина…
— Гм, у него губа не дура.
— …Знатная по рождению, украшение царского рода. Потом он провозглашает славу нашему царскому дому.
— Вполне похвальные речи для подданного.
С дальнейшим переводом Анна замялась:
— «Если, видя твои дела, не открываю рта и молча к твоей славе палец направляю…» Вот ведь когда говорит прямо, все понятно, а как почнет рассуждать да всякие пиитические фигуры выводить, сразу и не поймешь.
— Стихотворцы все такие. Моя законная тоже как заведет свои вирши, ни черта не поймешь. И откуда они только такие чудные слова берут!.. Ну ладно. А чего этот стихотворец просит? И кто он?
— Светлейший князь Кантемир. А домогается он должности президента Академии наук и желает свои вирши напечатать книгой.
— И что же вы решили, ваше величество?
— Пусть печатает. И должность можно отдать. Место незавидное, никто из знатных его не просит.
— По рождению и уму князь Кантемир достоин занять должность более важную. Так что и место надо подыскать ему по достоинству.
Императрица вздохнула.
— Подыщи ему, друг, что–нибудь. Уж я не знаю что. А про книгу велю сегодня сказать: пусть печатает с посвящением.
— Вы прочли всю книгу?
— Что ты! Там такая кипа, недосуг читать.
— Мне князь Дмитрий Михайлович говорил, что многие обижаются на сочинения князя Кантемира, потому что он в сатирах своих насмехается над первейшими в государстве лицами. По нему выходит, все общество наше состоит из дураков и мошенников. А главное, он вовсе непочтительно пишет о духовных и светских лицах, занимающих высокое положение, много старших его летами, имеющих заслуги.
— Так он, думаешь, эти вирши хочет печатать?
— У него других нет.
— Ну тогда… Тогда это просто дерзость с его стороны — прикрывать свои бесчинства императорским высоким именем. Я ему не только президентского места не дам, я его…
— Но, ваше величество, нельзя забывать его усердия в вашу пользу в истории с кондициями. Не будь у вас таких подданных, как он, может быть, вы до сих пор были бы пленницею Долгоруких. |