Но предварительно я должен записать его голос, хоть одно сказанное им слово: по телевизору, например. И тогда компьютер запомнит тембр его голоса, частоту волн, кантилену и всё такое. И уж тогда он его голос не спутает ни с каким другим. И когда вы захотите слушать его… только его, например, любимого певца, слушайте хоть день, и два, и целый год.
— Ну, а теперь ты мне скажи, любезный, там, на материке, у нас в Штатах и у вас в России, есть такая игрушка?
— Да, есть, но она громоздкая, размещена в просторных цехах и требует большого технического персонала. А кроме того, та, большая машина, ещё не научилась слушать адресно, только один, нужный вам голос. Она слушает миллион голосов и потом тратит уйму времени, чтобы отыскать один из них. Такую задачу без труда выполняет только она вот… которая лежит у меня на ладони.
И Павел показал деду прибор, похожий на маленький радиоприёмник.
— Его устройство известно кому–нибудь?
— Нет, неизвестно. Я потому и завёл в своей лаборатории и в мастерских строгий режим.
— Ты его изобрёл и изготовил там, в России?
— Да, там.
— И почему же ты не продал или не отдал его своей стране?
— Страна–то у нас есть, да только в науке нашей кишмя кишат «человеки с двойным гражданством», а они народ ненадёжный, не знаешь, на какую страну работают.
— Понимаю, — качал головой дед Драган. — Очень даже хорошо я тебя понимаю, друг мой. А теперь мы с тобой долго должны думать, чтобы не опростоволоситься. Ну, ладно, вы пока идите, а я буду соображать, что мы будем делать с этим ещё одним вашим замечательным приборчиком. Мы живём в такое время, когда нас пасут, нас всюду подстерегают Иваны Ивановичи и Нои Исааковичи. Стоит зазеваться, как тут же тебя и обобрали до нитки. Да, да — вот так, мой друг. Я хотел ехать домой, на материк, а теперь ещё поживу тут. Ещё вчера я жил в одном мире, а сегодня этот мир благодаря твоему приборчику стал иным, и мы должны научиться жить в условиях, которые ты для человечества придумал. Вот так, мой друг. Недавно меня ваш приятель Простаков озадачил, а тут ещё и ты заботушку на седины мои свалил. Будем думать, будем думать.
Русский остров лежит в зоне тропического пассатного климата; зимы здесь не бывает, снега не знают. Самая мягкая спокойная погода держится в наше зимнее время, то есть с января по май. Дождей в это время почти нет, температура воздуха умеренная, примерно такая, как у нас летом в Подмосковье. Но вот наступил август — и небо заклубилось облаками, пошли дожди, задули горячие ветры, всё чаще налетают ураганы.
Сегодня Борис и Драгана пораньше закончили работу, Борис пришёл домой, а Драгана зашла в левое крыло виллы, где она поселила Элла Битчера, который, наконец, закончил лечение у русского доктора и перебрался насовсем в дом Драганы. Уральский доктор поднял его с постели, и он, хотя и на костылях, но уже передвигался по дворцу и даже выходил на прогулку. Жил он в первом и втором этажах, и для удобства его передвижения была перестроена лестница, соединявшая этажи; она была пологой и без приступок. Перебралась на остров и прислуга, состоявшая из пяти человек, и водитель, и четыре парня из его охраны. Все они перебрались на остров с семьями, купили дома поблизости от дворца хозяйки острова. Элл знал, что Драгана помолвлена, привык к этому новому своему положению и всё время просил у Драганы и губернатора, и старика Драгана, чтобы ему позволили жить на острове поблизости от семейства Станишичей, которых он считал родными. Теперь же, когда он прослышал ещё и о чудодейственных лучах Бориса Простакова, он надеялся и сам принять курс лечения, — авось лучи прибавят ему здоровья.
Лучшие мастера–строители, художники и архитекторы в спешном порядке отстраивали дворец, некогда принадлежавший губернатору, отцу Драганы, но теперь подаренный Эллу. |