Парень горячился:

– Так клевета же! Враки! Вы же сами знаете, он в глубочайшей завязке, не до того ему. Работы по горло, к тому же здоровье. Все до копейки матери отдает, не на что ему…

«Вот-вот, – размышлял Акимов, – Пожарскому, начальнику лаборатории, напиваться не на что, а вот Тихонову, скатившемуся на ставку рабочего, – есть на что, да еще и всерьез, до похмелья. И в Летчике-испытателе, выходит, работает всеобщий парадокс: как не пить, коли ни копейки нет? Любопытный фактик и черточка к характеру, в особенности если в одиночку упивается, – значит, совсем худы дела и совесть нечиста».

Он вспомнил свежего, как майская роза, Золотницкого, выбритого, благоухающего не перегаром, а отменным одеколоном, с такими ясными, хорошими глазами. Этот до похмелья может напоить, сам надираться не станет.

Колька продолжал излагать обиды:

– А портфель-то, портфель! Вот не надо смеяться.

– И в мыслях не было, – заверил Акимов, вполне серьезно. – Я его видел, потом сам потерял из виду.

– Правда, что ли, он в «Победе» был?

– Был, правда.

– А что там было, в портфеле?

– Ничего не было, пустой.

– И чей он, тихоновский?

– Нет, Тихонов сказал, что в глаза его не видел.

– Как это – «нет»?! Почему ж тогда его этой дуре отдали?

Пришла пора Акимову дивиться:

– Кто отдал?

– Так Сорокин и отдал! Я собственными глазами видел: принес и чуть не с поклоном ей отдал! А вы понимаете, что там могли быть документы по работе – схемы, чертежи. Что у вас творится-то?

Тут Акимов понял, что пора призвать к порядку:

– Ты меру знай. Развоевался. Ты-то сам имеешь хоть какие подтверждения, что это отцовский?.. Нет.

– Он у него в руках был! Что он, вор, с чужими сумками гулять?

– Так кроме тебя, никто этого не видел. И потом, как батя в себя придет, то пусть сам и заявит.

– А придет ли в себя? И когда? Сами знаете, что с ним! Сколько он будет вспоминать, как его зовут, да учиться заново говорить.

Акимов, готовый подписаться под каждым словом, не мог все-таки вслух этого признать.

– Решение о судьбе вещдока принимает лицо, ведущее дело.

– Кто ведет дело?

– Да, собственно, не знаю.

– То есть не вы?

– Не я. Я «Победу» ищу, нашел то есть.

– Пельмень ее нашел, не вы, – съязвил Колька, но тотчас прикусил язык, сообразив, что вот-вот и перейдет рамочки, и лишится последнего источника информации, и, что кривить душой, друга в милиции тоже лишится. – Я пошутил.

– Вижу, – сдержанно заверил Палыч, но было видно, что слова его задели, – понимаю. Оно, конечно, чужие труды оценивать проще, чем свою работу делать как следует… Между прочим, ты-то почему не на работе?

– Отгул у меня, – солгал Колька.

Акимов, отшвырнув окурок, вздохнул:

– Отгул, значит, ну-ну. Хорошо быть молодым специалистом – прогуливай, портачь – все одно не уволят. Старшие товарищи прикроют. А если нет, то тоже ничего страшного – проработают на месткоме раз, ну два, ну замполит пожурит, ну директор вызовет – ничего, можно послушать и покивать.

– Это вы к чему?

– К тому, что занялся бы ты, Николай, своим делом.

Колька, краснея, переспросил, указав рукой на отделение, на «Победу», установленную на кирпичи:

– А это вот что, не мое дело? Точно ли?

– Точно, – заверил Акимов, но все-таки смягчился и пояснил свою мысль, стараясь говорить спокойно, по-доброму.