– Почему?

– Потому что, во‐первых, как запахнет жареным, она легко отречется от своих слов, во‐вторых, даже пусть не отрекается – умный адвокат немедленно обратит внимание суда на личность свидетельницы, по которой тюрьма плачет. Маслов – мальчишка, тоже так себе очевидец. Парируйте…

Акимов понимал, что все, тупик, но продолжал топорщиться уже из чистого упрямства:

– Если все-таки предположить ложный угон? Если представить, что…

– Представить, поставить и переставить, – прервал капитан. – А еще лучше – немедленно прекратить и отправляться по своим делам. Плана расследования я все еще не вижу. Слушайте, товарищ лейтенант! Вы, по сути, только что оклеветали ни в чем не повинного, заслуженного, и без того судьбой обиженного человека.

– Как же…

– А в чем повинен он? – прищурился Сорокин. – Денег нет – у кого они есть? Машину застраховал? Для этого Госстрах и существует. Где конкретные доказательства вины Тихонова и Тихоновой? Где, я спрашиваю? Нет и нет. Вы тут Львом Шейниным распинаетесь, хитросплетения и психологию разводите, а версии надо на фактах строить, на фактах и…

– Доказательствах, – угрюмо закончил Акимов.

– Вот и прекращайте подгонять реальность под свои капризы! Все доступно?

Акимов встал, щелкнул каблуками:

– Так точно! Разрешите идти?

– Идите. Да поскорее. – И Сорокин вернулся к уразумению какого-то важного и непонятного документа.

Акимов вернулся в пустой кабинет. Саныч, чувствуя, что вот-вот запахнет жареным, уже усвистал по чему-то в очередной раз «определиться». Сергей постоял какое-то время у распахнутого окна, подышал – хорошо там, за окном, солнечно. Вон, мокрый след там, где стояла «Победа», испаряется прямо на глазах – точь-в-точь как его собственная, Акимовская, уверенность в собственном уме и опыте. Выволочка получилась отменная – так скоро получить за возношение над ближним, пусть и над глупым мальчишкой, не удавалось ни разу.

Капитан Сорокин, оставшись один, какое-то время продолжал машинально «изучать» результаты клинического анализа крови пострадавшего И. П. Пожарского (в которых не было и следа этилового спирта), потом, отложив, бесшумно рассмеялся. «Как тебе жить-то: не скучно, Николаич? Ох, пора бы уже, пора на покой. Рыбу ловить. Только вот на кого весь этот детский сад оставить?»

Глава 11

Зол был Колька Пожарский, разобижен. И все-таки не мог не признать, будучи честным малым, что к собственной работе он в самом деле относится прохладно. Успокоился на том, что все должны идти ему навстречу, а ведь совершенно напрасно не ходит на работу.

Сто раз прав Палыч – хотя гад он, предатель! – обратив внимание на то, что порядочный трудовой класс себя так не ведет. Тем более пользуясь тем, что уволить его почти что невозможно, а старшие товарищи прикрывают.

Колька как само собой разумеющееся принял то, что мастер, Белов Иван Осипович, подрисовывает ему в табеле явки. По сути – вынуждает врать этого интеллигента. И ведь он, бедняга, ненамного старше его, пришел сразу после педучилища. Да еще откуда-то из центра, скромный, краснеющий от любого перченого слова – даже случайно вырывающегося.

В отличие от своего помощника, очень ответственный товарищ. Прихворнув как-то до состояния плюс сорока, Белов таскался на занятия, вызывая возмущение даже у педсостава.

В то время, когда все нормальные парни ходят по танцулькам или свиданиям, мастер Белов ведет кружок занимательной математики, с таким жаром посвящая в ее тайны, что даже Колька как-то заслушался, опоздал и получил от Оли чувствительный нагоняй.