Прослушав запись, я пришла к выводу, что почти все блюда хозяйской кухни любой из постояльцев запросто мог разогреть себе сам, из чего следовало, что Маевские целыми днями могли не видеть своих постояльцев.

— Так оно и было, — подтвердил Гурский. — Тем более что большинство из них были женщины. Это хозяйке и уборку облегчало. И показания их практически мне ничего не дали, никакого графика наличия отдельных лиц составить не удалось. Даже и по отношению к двум женщинам, проживавшим в одной комнате. Я допросил ту и другую, обе дали разные показания, даже поссорились из‑за дней, часов и минут.

— А супруги Выстшики тоже занимали одну комнату?

— Да.

— И что жена рассказала о муже?

Гурский утратил обычную невозмутимость и не удержался от недовольной гримасы. Затем процитировал показания жены Романа Выстшика: «У мужа ревматизм проявляется в разных местах и по–разному, то ему грязи помогают, то нет, один врач велит сидеть на солнышке, а другой в тени, прогулки приносят ему то вред, то пользу», и так далее в том же духе. А что касается поездок, то вместе они вроде бы немного поездили по округе, но она толком не помнит, потому что замучилась приготовлением мужу напитков и закусок

— Поездку в Варшаву она бы обязательно запомнила.

— Не уверен, но и мне бы все равно о ней не сказала. А кроме того, не отличит зеленого «опеля» от черного «мерседеса».

— Так я и думала. Муж превратил ее в форменную идиотку! И что же в результате?

— Честно говоря — не знаю.

Я терпеливо переждала несколько минут задумчивости Гурского, по очереди обозревавшего виды из моих окон, особое внимание уделяя некрасивой, растрепанной живой изгороди. Съев еще два шарика, он вздохнул.

— Странное какое‑то попалось мне дело. То, что представляется очевидным, при ближайшем рассмотрении не находит подтверждения. Рассыпается сухим песком. Зато на первое место просто нахально лезет сущий идиотизм — наверняка высосанный вами из пальца, — и тоже не хватает фактов. Но он затягивает, от него никак не отмахнешься. И у меня по–прежнему остается убеждение, что вам, пани Иоанна, известно нечто такое, о чем вы мне не поведали, возможно не придавая этому значения. И не исключено, что это еще одно из ваших предположений, ощущений, о которых вы умалчиваете.

— Надо же, а у меня такое же подозрение насчет вас, пан инспектор!

— …И я с минуты на минуту ожидаю сурового окрика начальства и насмешливого замечания коллег, дескать, вот, ищу неизвестно кого, какого‑то рыцаря, уничтожающего врагов Эвы Марш или, наоборот, врага, стремящегося стереть ее с лица земли. И вообще, при чем тут эта женщина? Ее не было в стране, когда совершались убийства, а нанять киллеров она не может по причине отсутствия наличности. Одного мотива мало, такой мотив нашелся бы у большой группы людей, в том числе и у вас, уважаемая, к тому же этот мотив не ко всем убийствам приставишь, Вайхенманн не подходит, да и Држончек, пожалуй, тоже…

— Погодите, разве Островский не сказал вам, что Држончек тоже?

— Что вы имеете в виду?

Я предложила четко охарактеризовать каждый случай, поскольку не могу ответить на вопрос, что я имею в виду.