В толпе сотрудников были и медики, а как же! Врач оказался на месте, окруженный персоналом медсестер в полном составе, так что в мгновение ока все следы оказались затоптанными. Прибывшую вскоре — редкий случай! — полицию чуть удар не хватил. И откуда сразу такая толпа?

Полицейских наперебой стали просвещать. И выяснилось:

Во–первых, того, кто в приоткрытую дверь крикнул о наличии трупа, никто не видел.

Во–вторых, это наверняка был человек, а не какой‑нибудь другой представитель фауны, вроде говорящего попугая.

В–третьих… вот тут среди присутствующих проявились разногласия, они уже отвечали не хором, а вразнобой, ибо, по мнению некоторых, крик был писклявый, вроде бы ребенок кричал, другие уверяли, что это был пропитой баритон, а по мнению третьих, вообще не разберешь, кто кричал, и даже не кричал, а жутко вопил!

Басом, басом кричали! — утверждали четвертые, из чего следовал вывод: кричал, конечно же, мужчина. — Да нет же, явно дамский голос! — настаивали на своем пятые, причем кричавшая могла быть и певицей, голос прозвучал как меццо–сопрано. Нашлись и такие, которые слышали не голос, а звон колокола, звонившего словно на пожар. С ними спорили те, кому звон колокола показался явно погребальным.

И выходило, что тем, кто обнаружил труп и сообщил о нем, а скорее всего, он же и был преступником, мог быть любой, начиная от пьяного слесаря и кончая пани статс–секретаршей директора. Правда, у последней было не меццо–сопрано, напротив, очень высокое сопрано, но под влиянием стресса ее голос свободно мог измениться. Пани секретарша, в критический момент случайно оказавшаяся в нижних помещениях здания, после того как на нее бросили страшное подозрение, так разволновалась, что ее голос и в самом деле изменился до неузнаваемости. Оживились сторонники версии детского писклявого крика и возвысили голоса их противники.

Спустившееся на шум правление в полном составе стеной встало на защиту секретарши, и тут на полицейских, и без того опешивших от количества и разнообразия показаний, обрушилась лавина новых предположений, по большей части грязных, как и положено селю.

Поскольку труп был очень быстро опознан, выкрики сбежавшейся толпы стали звучать по–новому.

— Езус–Мария! Заморский!!! Заморский?!!! А он кому встал поперек дороги?.. Нет, вы обратили внимание — убивают режиссеров, какой‑то мор на них напал!

— А я вам говорю, все это связано с Вайхенманном!

— Минутку, не скажете, под нож идут только наши режиссеры или иностранные тоже?

— Да откуда Заморский мог там взяться? Что он делал на лестнице перед складом?

— Да его отродясь и на складе‑то никто не видел! Притащили откуда‑то…

— Ну вы даете! Чтобы такого притащить, понадобились бы три сильных мужика.

— Так вы полагаете, что трое мужиков с трупом тащили его по всему телецентру и никто их не заметил?

— Да что говорить, сам пошел!

— Зачем?!

— А то вы не знаете! Он же Кшицкого когтями оторвал от уже обещанной ему экранизации Жеромского…

— Какого еще Жеромского? Ему Родзевичувну подавай!

— Она‑то ему зачем?

— А как же, «Девайтис» — это вам не хухры–мухры!

— Типун пану на язык, какой еще «Девайтис», это же Литва, не хватало нам только международного скандала!

— Я сам слышал, как он упирался!

— Лжет как сивый мерин!

— Нет, правду говорит!

— Вздор, он на самого Крашевского покусился, на «Старое предание»!

— Не на Крашевского, а на Пруса, переделывал его «Форпост» под российский раздел Польши!

— Какой ужас! Какой скандал!!!

Однако намного интересней были инсинуации личного плана, тут выделялась дамская часть толпы.