Грызобоев улыбнулся, как строгий, но заботливый и справедливый отец-командир.

— Поэтому все должны вернуться живыми. Этот рейд — только проба сил.

Главное у вас впереди! Желаю удачи!

«Да он неплохой мужик, — подумал Старик. — А что глаза злые, так не время сейчас для доброты».

Первая группа погрузилась в старый разболтанный автобус. Оставшиеся смотрели молча, некоторые ободряюще улыбались. Гюрза подмигнула Старику и помахала рукой. Он отвернулся.

Скрипя и дребезжа, автобус преодолел восемь километров укатанной снежной дороги и замер у обрывистого берега, рядом со стогом сена.

— Вот он, наш ориентир, — сказал Быстрый. — Выходи!

Днем здесь проводили рекогносцировку, ориентируясь по дымам костров на той стороне. Напротив стога постов вроде не было.

Растянувшись цепочкой, двинулись по льду. На белом открытом пространстве четырнадцать теней могли стать хорошими мишенями, каждый остро ощущал свою уязвимость.

Старик, еще не убедившийся в том, что можно уворачиваться от пуль и затыкать вражеские стволы ответным потоком огня, был готов в любой миг молча уйти под лед или принять смертельный кусок свинца. При ощущении обреченности страх исчезает.

Только когда добрались до другого берега и вошли в потрескивающий от мороза лес, чувство обреченности прошло, вернулось желание жить и вместе с ним страх. Побродили в поисках подходящей полянки, расположились на поваленных бревнах, через час поняли, что без огня не обойтись: мороз давил под тридцать. Развели крохотный костерок, сгрудились вокруг, дожидаясь рассвета. Старик даже задремал, точнее, впал в оцепенение, не перестав слышать, что происходит вокруг. Заскрипел снег — кто-то отошел от костра. Вскинулся Быстрый:

— От группы не отходить! Кто там разгулялся?! В ответ трещали ветки.

— Кто?! — Старик рванул клапан кобуры. Быстрый тоже стоял с пистолетом в руке, считая бойцов.

— Все на месте… Ты тоже слышал? Может, волк? Гром, глянь на снег!

Верткий Гром, подсвечивая фонариком, кинулся в темноту и тут же вернулся с перекошенным лицом.

— След! Обшитый валенок, немецкий!

В стороне, метрах в сорока, за деревьями грохнул выстрел, второй, третий. Свиста пуль слышно не было.

— Что делать будем? — нервно дергая шеей, спросил Гром.

Быстрый молчал. Старик растерянно соображал. «Вступить в бой!» — была первая мысль, но на ее фоне возникло понимание полной бесперспективности ночного боя для прижатой к реке группы.

Бесшумно взлетела красная ракета, еще одна… Вдалеке ударил автомат.

Взгляды бойцов устремлены на командира и комиссара. У Старика появилось чувство безысходности.

— Отходим! — наконец скомандовал Быстрый.

Группа скатилась к реке, бойцы попрыгали с обрыва берега и угодили в ледяную воду. Полынья!

— Быстро, а то забросают гранатами! Оружие и взрывчатку беречь!

Через полчаса группа была на своей стороне. Над противоположным берегом висели осветительные ракеты, по реке шарили трассеры автоматных очередей.

— Все целы? Пересчитайтесь! — хрипло сказал Быстрый. — Ну и начало!

Одежда схватилась ледяной коркой и трещала при каждом движении. Старик испытывал досаду и недовольство собой. Быстрый как-никак руководил группой, а он, комиссар, не принял ни одного решения.

— Видно, этот немец вначале нас за своих принял, — подпрыгивая и растирая руки, говорил Гром. — Потом рассмотрел, растерялся — и назад, поднимать тревогу. Хорошо, что у него гранат не было.

— И без гранат мог трех-четырех завалить, — мрачно сказал Старик.