|
Выяснилось, что, как ни была удобна гавань в Венеции для стоянки старинных галер, она оказалась слишком мелководной для современных линейных кораблей и что даже фрегаты могли входить в порт лишь после предварительной выгрузки своих пушек, да и то только при южном ветре и сильном приливе. Но для современных военно-морских портов совершенно необходимо, чтобы доступ в них был открыт судам во всякое время и чтобы они были достаточно глубоки и просторны для размещения целого флота как при наступательных действиях, так и в обороне. Бонапарт, кроме того, убедился, что он совершил еще один промах. Договорами, заключенными в Кампоформио и Люневиле, он отрезал Венецию от восточного берега Адриатического моря и тем лишил ее людского материала для комплектования флотского экипажа. От устья Изонцы до Равенны он тщетно искал людей, привычных к мореходству, так как среди венецианских гондольеров и рыбаков лагун (робкое и малочисленное племя) нечего было и думать набрать сколько-нибудь стоящих матросов. Лишь теперь Наполеон обнаружил то, что венецианцы открыли еще в Х веке, а именно, что господство в Адриатике может принадлежать только тому, кто владеет ее восточными берегами. Он понял, что его договоры в Кампоформио и Люневиле были колоссальной ошибкой, так как этими договорами он отдал Австрии привычное к мореходству население Адриатики, себе же оставил лишь название гавани, потерявшей свое значение (magni nominis umbram [тень великого имени. Ред.]). Чтобы исправить свои прежние грубые ошибки, он последующими договорами в Пресбурге и Вене присвоил Истрию и Далмацию.
Давным-давно еще Страбон отметил, что, в то время как итальянский берег Адриатики совершенно лишен бухт и гаваней, противоположный, иллирийский берег изобилует превосходными портами. Действительно, во время гражданских войн в Риме мы видим, что Помпей без затруднений формировал крупные флоты у берегов Эпира и Иллирии, между тем как на итальянском берегу Цезарь только после беспримерных усилий мог собрать небольшое количество судов, чтобы по частям переправлять свои войска. Со своими глубокими заливами и бухтами, дикими скалистыми островами, множеством песчаных отмелей и отличных естественных гаваней берег Истрии и Далмации стал первоклассным питомником превосходных моряков, крепких телом и отважных духом, закаленных бурями, почти ежедневно бушующими на Адриатическом море. Bora [бора (сильный северо-восточный ветер). Ред.], мощный возмутитель этого моря, поднимается всегда внезапно; бурным вихрем налетает он на моряков, и только самым закаленным из них удается устоять на палубе судна. Иногда он свирепствует неделями без перерыва, и больше всего от его ярости страдает местность между бухтой Каттаро и южной оконечностью Истрии. Но далматинец, привыкший с детства бороться с ним, только закаляется под его грозным дыханием и с презрением относится к обычным штормам других морей. Таким образом, воздух, суша и море словно сговорились, чтобы произвести на свет крепких и хладнокровных моряков этого побережья. Сисмонди заметил, что изготовление шелковых тканей столь же свойственно крестьянам Ломбардии, как прядение шелковых нитей — шелковичному червю. Так и далматинцу столь же свойственно пускаться в море, как и морской птице. Пиратство в такой же мере служит темой их народных песен, как сухопутный разбой является темой древней тевтонской поэзии. И поныне далматинец с любовью хранит память о буйных подвигах ускоков, которые в течение полутора столетий сдерживали регулярные силы Венеции и Турции. Деятельность их прекратилась лишь после того, как был заключен договор между Турцией и Австрией в 1617 г., между тем как до этого времени ускоки пользовались удобным для них покровительством императора. Историю ускоков можно сравнить только с историей днепровских казаков: первые были изгнаны из Турции, вторые — из Польши; одни наводили ужас в Адриатике, другие — на Черном море; первые сначала пользовались тайной поддержкой Австрии, но были затем ею уничтожены, в отношении вторых ту же роль сыграла Россия. |
