Здесь, таким образом, мы имеем ключ к знаменитым июльским договорам России. Они были заключены в июле, а в августе кое-какие сведения о них дошли до публики через печать. Лорда Пальмерстона запрашивают по этому поводу в палате общин; разумеется, оказывается, что он ничего не знает; парламентская сессия закрывается, а когда парламент собирается снова, договор уже стал делом прошлого, или, как и в 1841 г., уже оказался введенным в действие вопреки общественному мнению.

Сессия парламента окончилась 29 августа 1833 г., а 5 февраля 1834 г. парламент собрался вновь. В промежутке между закрытием одной сессии и началом другой произошло два события, теснейшим образом связанных друг с другом. Во-первых, соединенные французская и английская эскадры прибыли в Дарданеллы и, продемонстрировав там трехцветное знамя и знамя Соединенного королевства, отправились в Смирну и оттуда вернулись на Мальту. Во-вторых, 29 января 1834 г. между Россией и Турцией был заключен новый договор — в С.-Петербурге. Едва этот договор был подписан, как соединенные эскадры отплыли обратно.

Этот совместный маневр был предпринят с целью одурачить английский народ и Европу, заставив их поверить, что враждебная демонстрация в турецких водах и у турецких берегов была направлена против Порты в связи с заключением ею Ункяр-Искелесийского договора и что она вынудила Россию подписать новый договор в С.-Петербурге. Этот договор, по-видимому, освободил Порту от некоторых обязательств, навязанных ей Адрианопольским договором, так как он содержал обещание эвакуировать Дунайские княжества и сокращал контрибуцию, уплачиваемую Турцией, до одной трети установленной суммы. Во всех других пунктах он являлся лишь ратификацией Адрианопольского договора, совершенно не касаясь Ункяр-Искелесийского договора и ни словом не упоминая о проходе через Дарданеллы. Наоборот, облегчения, которые он принес Турции, послужили платой за то, что Ункяр-Искелесийским договором Дарданеллы были закрыты для Европы.

«В тот самый день, когда происходила демонстрация» (британского флота), «благородный лорд заверил русского посла при английском дворе, что это совместное движение эскадр ни в коем случае не было предпринято с враждебными намерениями по отношению к России и не должно рассматриваться как враждебная демонстрация против нее, да и вообще оно в действительности ничего не означает. Я сообщаю это, опираясь на авторитетное свидетельство лорда Понсонби, собственного коллеги благородного лорда, посла в Константинополе». (Речь г-на Ансти в палате общин 23 февраля 1848 года.)

После того как был ратифицирован С.-Петербургский договор, благородный лорд выразил свое удовлетворение умеренностью тех условий, на которых настояла Россия.

После того как парламент был снова созван, в «Globe» — органе министерства иностранных дел — появилась заметка, утверждавшая, что С.-Петербургский договор является

«доказательством либо умеренности и разумного образа мыслей России, либо же того влияния, которое оказали на высшие круги С.-Петербурга союз Англии и Франции, а также твердый и согласованный язык, употребленный обеими державами». («Globe», 24 февраля 1834 года.)

Таким образом, общественное мнение должно было быть отвлечено от Ункяр-Искелесийекого договора, и враждебность к России, которую этот договор вызвал в Европе, должна была быть ослаблена.

Но как ни хитроумна была эта уловка, она не удалась. 17 марта 1834 г. г-н Шил внес предложение, чтобы

«палате были представлены копии всех договоров, заключенных между Россией и Турцией, и всей корреспонденции между английским, турецким и русским правительствами, которая относится к этим договорам».

Благородный лорд отчаянно сопротивлялся этому предложению и сумел его провалить, уверив палату, что «мир может быть обеспечен только в том случае, если палата окажет полное доверие правительству» и отклонит внесенное предложение.