— А меня спросить ты, значит, не хочешь? — пробурчал Кэп. — Думаешь, я тоже плохо в школе учился?

Я терпеливо молчал.

— Ладно, черт с тобой, — наконец, решил он. — Полчаса тебе хватит?

— Вполне, — сказал я. — Но это еще не всё. Для полного счастья мне не хватает сеанса связи с Землей.

— Что — со всей планетой сразу? — насмешливо скривился он.

— Да нет, с одним-единственным человеком.

— Обнаглел ты вконец, Пицца, — вяло сказал Кэп. — Решил извлечь как можно больше выгоды из своего положения нештатного воспитателя?

Я решил, что лучше промолчать.

Кэп почесал свой массивный затылок.

— Ладно, — сказал он. — Будет тебе сеанс. Разумеется, если человек этот жив и захочет с тобой разговаривать… Но только не сейчас. Вечером. И учти: если ты задумал что-то не то…

Он красноречиво погрозил мне увесистым кулаком.

— Спасибо, Александр Иванович, — вежливо ответствовал я. — Вы безмерно добры…

— Ладно-ладно, — сказал Кэп. — Ну, выкладывай, с кем тебе приспичило пообщаться.

Я сказал. И добавил:

— Только я хочу, чтобы это свидание состоялось в камере Отказника.

Пресняков ошалело воззрился на меня:

— Думаешь, это поможет?

— Да, — твердо сказал я. — Без этого ничего не получится…

Экран в нашей камере ожил сразу после ужина. Митрич заранее предупредил меня о времени включения, так что я уже был готов и отвлекал Кулицкого пустыми разговорами, не давая ему уйти в себя.

Лицо, которое появилось на экране после стандартных заставок и предупреждений о продолжительности и правилах свидания, принадлежало женщине. Наверное, ей не было еще и пятидесяти, но она выглядела полной старухой: седые волосы, потухшие глаза, ранние морщины на лице…

— Простите, кто вы? — спросила она, увидев мою физиономию.

— Здравствуйте, Виктория Павловна, — быстро сказал я. — Меня зовут Пи… то есть, Эдуард… Эдуард Краснов, заключенный КоТа… Я сижу в одной камере с вашим сыном Виктором.

— Господи! — охнула она. — С ним что-то случилось? Он болен?

— Нет-нет, с ним всё в порядке. Пока что он жив и здоров. По крайней мере, физически…

— Что значит — физически? И почему — пока? А где он сам? Почему я его не вижу?

Мать Кулицкого была близка к истерике, и я постарался успокоить ее.

— Дело в том, что его вызвал начальник тюрьмы на беседу. — Мое тело надежно перекрывало экран, и я надеялся, что сокамерника не видно за моей спиной. — Сдается мне, что с ним творится какая-то бяка, Виктория Павловна. Он отказывается работать, хотя это могло бы спасти его от гибели. И не хочет объяснить, на кой черт ему понадобилось провести остаток своей жизни в одиночестве. Я хочу, чтобы вы мне помогли. Потому что только вы можете ответить на один вопрос.

К концу этого монолога моя собеседница уже плакала в открытую, но когда я закончил, она судорожно сглотнула слезы и срывающимся голосом сказала:

— Да-да, спрашивайте.

— Почему Виктор бросил учебу в университете?

— Ой, это было так внезапно для всех нас!.. Он ведь бредил математикой с раннего детства, и поэтому…

— Простите, что я вас перебиваю, но у нас, к сожалению, очень мало времени… Когда он перестал посещать занятия и с утра до вечера находился в своей комнате, вы не заметили за ним ничего странного?

— Знаете, он всегда был замкнутым мальчиком.