Карислава встала на колени и попыталась его напоить. Но едва она влила немного воды ему в рот, как Людомир захрипел и дернулся; отроки едва успели отскочить, как его стошнило – с такой силой и обильностью, будто из ведра с размаху плеснули.

– Повезем его назад! – воскликнула Карислава, когда рвота прекратилась. – Только Толкун-Баба…

Обмениваясь бессвязными восклицаниями, отроки сняли пояса и связали ими Людомира: иначе он, вздумай снова биться, опрокинул бы лодку и погубил всех. С трудом затащили его внутрь, взялись за весла. По пути Карислава думала, куда его везти. Проклятые русы сожгли Кокурину весь, теперь в ближайшей округе и пристанища близ берега нет.

– Назад, на луг, где игрища! – решила она. – Там люди, оттуда отвезут. А может, и Толкун-Баба не ушла еще…

Игрища уже затихали, лишь видны были издали летающие во тьме живые огни – витени в руках резвой молодежи. Одни гуляки наплясались до одури, другие напились до бесчувствия, и возле каждого куста белели рубахи спящих. С гребня берега доносилось протяжное девичье пение, у отмели раздавался приглушенный визг купающихся.

Карислава осталась с Людомиром в лодке на отмели, а отроков послала за помощью. Людомир уже не бился, но на оклики не отзывался и лишь стонал от боли. Первым прибежал Жировит с другими волынцами, потом Благожит. Вскоре толпу уже пришлось отгонять. В задних рядах рассказывали, будто на Людомира у реки напал водяной и откусил ему голову, оттого он так стонет. Дикий вопль водяного, когда тот выскочил из воды, иные слышали своими ушами.

Но Кариславе было не до того, чтобы развеивать слухи. Она велела найти волокушу с лошадью – одну из тех, какими на луг к костру доставили угощение и бочонки с пивом. Увидев в толпе Гораву, марушку, велела как можно скорее разыскать Толкун-Бабу.

Хорошо бы и Яру тоже, хотела она сказать, но не стала. Верила, что Яра не пропадет – девка совсем взрослая. А вот у князя волынского дела были плохи.

Вдруг заметив, что лицо у нее мокрое, Карислава в удивлении подняла голову. Оказывается, пока они плыли назад, начался дождь – пока не сильный, мелкий и редкий, но небо без единого светлого проблеска обещала поливать до рассвета.

Людомира вынесли из лодки, переложили в волокушу, накрыли какими-то вотолами и повезли в Хотимирль. Карислава шла рядом с лошадью, подавленная и напуганная случившимся больше, чем могла показать.

* * *

Времени было в обрез: Толкун-Баба велела Яре быть у начала тропы, когда зайдет месяц. А до того оставались считаные мгновения: натянуло облака, начинался дождь, и светлый месяц лишь проглядывал сквозь разрывы, будто девка, которая и хочет еще погулять, и боится вымокнуть.

Большой костер догорал, лежа кучей обугленных жердей. У реки слышался какой-то шум, народ бежал туда. Толковали про водяного – утащил, что ли, кого из купающихся? Такое случалось: год от года бывало, что купальской ночью река забирала то парня, то девку, а позапрошлым летом зачем-то ей понадобился один дед из Благушиной веси. Правда, он медовухой был налит по самые брови, может, водяниц сладкий хмельной дух привлек.

Яру не интересовало, что там случилось. Она высматривала кое-кого в толпе, но без костра и месяца разобрать лица было нелегко.

Но вот она услышала знакомый голос – деревский молодой боярин Коловей шел куда-то с гурьбой отроков и что-то рассказывал. Пока ловили венки, он так кричал и подбадривал Даляту, что теперь Яра не спутала бы его голос ни с каким другим. Она двинулась следом, всматриваясь в людей вокруг Коловея. О боги, только бы Далята был здесь, у нее больше нет времени его искать!

Да, вон он…

Как и все, древляне направлялись к берегу – утопленника смотреть. Перед отмелью толпа стала такой густой, что подойти ближе было трудно.