Теперь только бы не оплошать. Но неудачи Велеб почти и не боялся. Благословение княгини внушило ему веру в свое счастье. Он не обманет ее надежд, покажет себя достойным этой ласки и милости.

* * *

Широкая, хорошо натоптанная, украшенная венками из засохших цветов и колосьев тропа не дала бы заблудиться и ребенку. Когда Велеб добрался до поляны, как раз полностью рассвело. Он легко мог рассмотреть Перунов камень – крупный серый валун, вытянутый, с одной стороны шире, чем с другой, с тремя углублениями сверху, похожими на чаши разной величины. Вид его Велеба порадовал – будто знакомого встретил. Его родной край изобиловал подобными валунами, многие из них были почитаемы, и об этом он все знал.

Вежество – это искусство отдавать дань уважения всякому, сколько он заслуживает: людям и богам, живым и неживым. Прежде чем выйти на поляну, Велеб поклонился на все четыре стороны белым рушникам, приветствуя хозяев родовой святыни. Потом приблизился, открыл котомку, что собрала для него княгиня, вынул ломоть хлеба, кусок сала, кусок вяленого мяса, печеную репку. С почтением положил под камень. Затем сел на утоптанную землю в нескольких шагах, там, где ему был хорошо виден весь священный валун.

С детства Велеб любил разговаривать с камнями – косточками земли-матери. Любой из них, большой или маленький, казался ему чем-то вроде яйца, где под прочной, но тонкой внешней оболочкой заключена сила загадочной жизни. Напрямую увидеть душу камня нельзя – она из тех, кого ловит только рассеянный боковой взор. И тот – из самой глубины души. Расслабившись, Велеб смотрел в душу камня, стараясь настроить свою на ее лад, как настраивал бронзовые струны гуслей. Если получится зазвучать в лад – сам камень, хранитель родовой души Хотимиричей, поможет ему на пути к таинственной деве из лесной чащи…

Однако, как ни был Велеб погружен мыслями в свое занятие, появление на поляне еще кое-кого заметил сразу. Успел вовремя повернуть голову и увидеть, как они вынырнули из-под ветвей – двое парней-погодков. Братья Путиславичи были схожи лицом и всем видом, поэтому Велеб легко их запомнил на вчерашней сходке. Старший – Горун, младший – Радожит, на полголовы ниже. Но оба довольно рослые, худощавые, с длинными руками и ногами. Продолговатые лица с прямыми выступающими носами, яркие губы, черные брови – будто опрятно уложенные гладкие куньи хвостики. Воеводские сыновья вчера показались ему весьма бойкими и самоуверенными. Не замедлили дать понять, что уже сражались с русами – участвовали в том бою на броде, где погиб княжич Будимир. Велеба в той схватке не было – он оставался среди дружины Люта после захвата первой засеки. Поскольку от брода Святослав с гридями повернул назад, тот бой Путиславичи считали выигранным и ничуть не страшились новой схватки. Без хваленого русинского оружия, да среди хорошо знакомых им лесов они имели все преимущества.

– Расселся, пенек! – бросил Велебу Горун, тот, что повыше, быстрым шагом направляясь через поляну.

– Чего сидишь, дядя? – насмешливо подхватил Радожит. – Притомился, старинушка?

По меркам любого рода, парень на двадцатом году был уже перестарком, чуть ли не бобылем. До таких лет дожить неженатым мог или увечный, или совсем уж беспутный, на кого родичи махнули рукой.