Говорила она ясно, как человек, голос у нее был немного хриплый, но молодой и веселый. Зорник стиснул зубы, отчаянно пытаясь взять себя в руки. От близости потустороннего существа пробирала дрожь, страх смешивался с лихорадочным возбуждением от этого зрелища. Обнаженное женское тело – и волчья голова…

– Т-ты к-кто? – задыхаясь, выдавил он.

– Переправу сторожу, – весело ответила зверица. – От таких вот, как ты, сосунков захожих. Грибы искал, что ли? Здесь не водятся. Только тот худой опенок, что у тебя в портках. Проваливай, пока я добрая, нечего тебе здесь ловить.

Но в хриплом голосе ее звучала скорее насмешка, чем угроза, и Зорник отчасти опомнился. Лютица-вешча ему всегда представлялась старой, а эта явно была совсем молодая. Может, внучка той старой волчицы? Но какой же парень потерпит, чтобы над ним смеялась девка – пусть даже в шкуре! Он ведь не из последних – в лесной ватаге три года вожаком был, пока княжич не пришел. Зорник заменил Будима во главе юной стаи, когда тот погиб, и с тех пор надеялся заменить и как наследник Благожита. Для чего требовалось одолеть соперников и отыскать путь к Будимовой сестре…

Да это же и есть то испытание, которое он должен преодолеть! Волчица охраняет переправу через Смородинный ручей и путь в Невидье, ждет тех, кто желает этот путь отыскать.

И уж он, Родимов сын, не из тех, кто от первого же препятствия назад повернет. Не за тем пришел.

В таких делах нет пути назад. Всякий, кто встает на тропу священных испытаний, на каждом шагу чувствует лопатками невидимую, но прочную стену, что подпирает сзади и движется вместе с тобой. Оставшийся на месте, отступивший будет что мертвый – только двигаясь вперед, можно сохранить право на жизнь и уважение.

Зорник шагнул еще раз, встал на твердый берег, выпустил из рук ветки ивы. Поправил шапку. Волчица не шелохнулась. Зорник всматривался в ее морду, пытаясь поймать взгляд, но собственный его взор против воли все соскальзывал на ее обнаженную грудь, на плоский живот и на темный островок в его нижней части. Разнородные мысли и побуждения крутились вихрем, сбивая с толку, накатывали волны жара и одновременно ужаса.

Да, это не зверя в лесу выслеживать и даже не с Суровеем Суровеичем бороться – а он, медвежий сын, то еще чудовище! Путь Зорнику преграждал не просто лес – сама женская стихия леса, казавшаяся парню загадочной и опасной вдвойне. Она манила любовными наслаждениями, известными ему пока лишь понаслышке, и леденила дыханием Марены-губительницы, ночной волчицы. Не первый год уже Зорник с томлением и нетерпением думал о женитьбе, которую должны были устроить ему родичи… и вот то, о чем всякий паробок поневоле мечтает, стояло перед ним, влекущее и пугающее. Словно спрашивая: а хватит ли отваги совладать с тем, чего желаешь?

Делая шаг вперед, Зорник ощутил в портах некое неудобство. Сердце его обливало холодом от ужаса, а мужская природа тянулась к тому, что прельщало взор.

Конечно, обнаженное женское тело для него новостью не было – и близ бань это можно видеть, и на реке, когда девки купаются. Но сейчас, выставленное напоказ с чисто животным бесстыдством, в соединении со звериной мордой оно служило ярчайшим доказательством нечеловеческой природы того существа, что преградило ему дорогу. Имей оно более ясные звериные признаки – скажем, шерсть на коже или соски по всему брюху, как у суки, – было бы менее страшно. Но посланцы той стороны тем больше жути навевают, чем более имеют сходства с обычными людьми. Потому что тем ясно дают понять – отличие их не во внешности…

– Переправу сторожишь? – повторил Зорник, стараясь придать голосу ту же твердость, что ощущалась между ног. – А мне пройти надобно.

– Надобно – пройди, – предложила она, двинув плечом.