— Почему же прахом, — удивился Горесев. — Ты зародил в душе молодого князя горькие ростки сомнений, на которых должны вырасти ядовитые плоды братоубийственной войны.

— Это очень долго, — проворчал Бату.

— Что ж, тогда поступай так, как я тебе предлагал в самом начале. Только, учитывая то, что ты согласился подписать с русичами мирный договор, мы с тобой все немного переиначим.

— Мы подсыплем старому волку отраву, — догадался хан, и лицо его осветила плотоядная улыбка. — Только ты дашь мне медленно действующее снадобье, чтобы я успел унести ноги. Скажем, чтобы он умер на третий или четвертый день. И тогда…

— Я тебе ничего не дам, — прервал его мечтания Горесев. — Ты поступишь честно, как и подобает храброму воину. Ты приедешь к нему в крепость без оружия и подпишешь этот мирный договор. Ты повелишь всем своим воинам под страхом смертной казни не нарушать его.

— А как же мой дядя Угедей? — озадаченно спросил хан. — Я ведь уговорил его. Еще в прошлом году на великом курултае он объявил, что воинам пора повернуть своих коней на закат солнца. Он даже согласился с тем, что все они пойдут под моим началом.

Бату обиженно выпятил губы вперед и в этот момент стал удивительно похож на маленького ребенка, которому подарили новую игрушку. Мальчик только начал с ней забавляться, как вдруг ее забрали, внезапно выхватив из его рук. И вот теперь он стоит и не знает, то ли ему заплакать от незаслуженной обиды, то ли попытаться вырвать ее обратно из рук злого дядьки.

— Поход отменять не надо, — сжалился над ребенком «злой дядька». — Все останется неизменным, но сам ты поступишь иначе. Эх, жаль, что ты не умеешь играть в шахматы, — вздохнул Горесев. — Тогда бы ты гораздо лучше и быстрее понял меня. — И он приступил к изложению своего плана.

Когда он закончил говорить, воцарилось долгое тяжелое молчание. Хозяин пещеры терпеливо ждал, что скажет гость, а Бату напряженно размышлял, насколько реально осуществить все это на деле. Кроме того, ему мучительно хотелось отыскать в этом плане хоть какие-то недостатки, пусть маленькие, совсем крохотные, чтобы торжествующе указать на них Горесеву. Однако, как он ни крутил его со всех сторон, изъянов так и не нашел, в чем с сожалением и признался самому себе.

— Ты воистину мудр, — заявил он. — Даже мой хитроумный одноглазый барс с отгрызенной лапой навряд ли додумался бы до такого. Если бы я имел тебя в числе врагов, то я пообещал бы в награду тому, кто принесет твою отрубленную голову, тысячу слитков серебра.

— Я стою гораздо больше, — мрачно заметил Горесев.

— Возможно, — согласился Бату. — Только у меня больше нет. Короче, я бы отдал все, что имею, лишь бы ты не стоял у меня на пути.

— Но тебе нечего меня опасаться, — усмехнулся Горесев. — Ведь мы вместе идем по этому пути.

— Верно, — согласился хан, слегка покривив душой, потому что он опасался Черного человека даже сейчас.

При этом он подумал, что судьбу этого старика можно будет решить и потом, когда он сделает все так, как задумал этот страшный человек. Таких людей смертельно опасно иметь даже в союзниках, ибо сегодня он идет с тобой, а завтра может заступить твою дорогу. Гораздо проще избавиться от него заранее, пока он сам так не поступил.

— И не вздумай что-либо умышлять против меня, — словно прочитав его мысли, сурово громыхнул над самым ханским ухом голос Горесева. — Запомни, войдя в мою пещеру, ты перешагнул невидимый магический круг, соединяющий наши жизни невидимой нитью.